Воры, как мы
Шрифт:
— На небольшом пьедестале, где она сидела, сверкала надпись. «Неизвестный мастер. Скульптура девушки. Вероятно, создана около двух тысяч лет назад». Вот тут меня накрыло уже всерьез. Понимаешь, Младший, Город очень стар, все это знают. Но две тысячи лет назад на его месте была, в лучшем случае, стоянка диких людей, которые позже станут Предтечами и построят Карат-дин. Затерянный Город — это…
— Я слышал о нем.
— И вот две тысячи лет назад неизвестный скульптор
— Нет, — Младший решительно покачал головой. — Просто ты не такой безжалостный циник, каким хочешь обычно казаться.
— Я уже говорил тебе помолчать?
— Неоднократно.
Гаррет прикрепил заботливо припасенный трос с крюком к перилам мостика, под которым зияла синеватая клубящаяся пустота, и сделал Младшему знак: давай, мол. Тот с сомнением уставился вниз: перспектива лететь с оборвавшимся тросом неизвестное количество метров не вызвала у него особого восторга.
— Как будешь спускаться, смотри в правую сторону, — внес указания Старший. — Там будет эдакий крохотный балкончик, спрыгнешь на него и дернешь за трос. Дождешься меня, там дальше начинается натуральный лабиринт. Или даже нет — пчелиные соты. Специально запутано.
Младший порадовался своевременному наличию перчаток и скользнул по тросу вниз — там и немного было, метров семь-восемь, самое большее. Он спрыгнул на едва скрипнувший балкончик под двумя белыми колоннами из белого известняка, дернул, как было сказано, и чутко прислушался: вроде бы откуда-то снизу раздавались голоса.
— А и верно, — подтвердил вовремя присоединившийся Гаррет. — Здесь нечасто собираются, вообще-то, но в этот раз нам, конечно, снова повезло. Давай-ка попробуем убраться отсюда как можно более…
Он застыл. Нахмурился. Склонил голову набок. Младший навострил уши, но не услышал ничего кроме равномерного бормотания. Человека три там, внизу, что ли?
— …у тебя было простое задание, Артемус, элементарное: привести Гаррета. Силой или хитростью, но привести. Зазвать. Убедить. И где же, позволь спросить, наш вор?
Неразборчиво.
— Я не совсем понял вас, Хранитель!
— Наши поиски не увенчались успехом, Орланд.
— Вот как? Хотелось бы услышать подробности.
Неразборчиво. Гаррет нахмурился еще больше, дернув щекой.
— …полным-полно Механистов. Мы использовали глифы…
— Невероятно, что ты додумался до этого, Артемус. Просто не могу поверить.
— Они блокированы. Либо Гаррет научился скрываться от нашей магии… либо его держат в здании, экранирующем поиск.
— Это крайне маловероятно. Что ж… Кадука требовала присутствия вора, но если он сам не хочет быть найденным… быть по сему.
Гаррет резко отпрянул от края балкона и потянул Младшего за собой.
— Нам нужно вниз. Пошевеливайся!
— Ты же говорил…
— Кое-что изменилось. Теперь мне жизненно важно слышать, что скажет Кадука. На моей памяти старуха еще ни разу не ошибалась.
Он шевельнулся и исчез в темноте — только взметнулись крыльями летучей мыши полы плаща — даже Младший не успел ничего уследить. Пришлось двинуться следом. Очень скоро он потерял счет времени и ступенькам, который, против всякой логики и всякого разума, вели то вверх, то вниз, то даже вбок, но при этом никогда не упирались в тупик. Видимо, Старший все же хорошо знал дорогу.
Они добрались до конца коридора и замерли. Голоса из пустоты словно бы придвинулись и стали громче, к ним присоединился еще один… нет, два. Ломкий, словно осенние листья, старушечий, и детский, тонкий и неуверенный. Младший не понимал ни единого слова из монолога старухи, но юный голос звучал ясно и четко.
— Моя рука — медь, мои брови — свинец. Я прячусь в красном налете, что покрывает расплавленный поток, текущий в печальную вечность.
Младший недоуменно уставился на Гаррета. Что за ерунда? Здесь же нет вообще никакого смысла. Зачем вообще прислушиваться к такому…
Лицо мастера-вора было скалой — серым и обветренным. И твердым. Словно он слышал сейчас откровение всей своей жизни.
— Мой бег прерван, а мысли безвременны. Слезы превратились в капли серебра и раскололи хрустальный папоротник. Я молю ветер унести нас прочь.
В безмолвной мгле синего колодца слова падали вниз и разносились вокруг клочьями звуков. Младший почувствовал, как под капюшоном зашевелились волосы. В словах была, вероятно, какая-то магия, какое-то темное волшебство…
Он не мог ни пошевелиться, ни согнуть руку или ногу. Даже оглянуться не мог. В этот проклятый застывший миг ему позволено было только слушать.
— Я снимаю золотое яблоко с железного дерева. Я стираю ржавчину с брови. Пустые открытия мечут слова мольбы в стальные икры меланхолии. Черные птицы неверного грядущего точат клювы о бриллиант из зловонных пещер.