Восемь дней до рассвета

Лавриненко Анна

Мы кое-как сдали экзамены и стали ждать выпускного вечера.

У нас их было два: один его, куда пришла я, другой мой, куда пришел он.

– Мне просто не выжить там без тебя, – сказала я. И он понял, он всегда меня понимал.

Если бы не он, я бы, конечно, ни за что не пошла на собственный выпускной. Все девочки считали его чуть ли не самым главным событием в своей жизни. Они накупили нарядов, сделали прически и модный макияж. И действительно, многие преобразились до неузнаваемости: длинные вечерние платья, короткие юбки, свободные брюки и блузки, купленные в самых дорогих магазинах, – все это так и мелькало перед глазами. Я видела, как парни провожают взглядами девушек, оценивая их с ног до головы. Мой наряд

тоже был продуман идеально. Его мы начали выбирать за два месяца до выпускного, и это был нелегкий труд. Нам пришлось обойти много магазинов и скопить порядочную сумму денег. Но потратились мы не зря. Мне он нравился.

Длинная юбка, темно-синяя, широкая со складками волнами и большими цветами бордового цвета, качественная имитация “под цыганскую”; бордовый топик с рукавами три четверти. В уши я вдела большие серьги-кольца, а на голове умудрилась уложить из своих непослушных вьющихся волос прическу “ракушку”. Над ней я трудилась более двух часов, и моя голова никогда не выглядела настолько ухоженной и элегантной. Накрасилась я по всем правилам и, взглянув на себя в зеркало, вдруг увидела там незнакомку, и на какую-то долю секунды мне показалось, что эта незнакомка почти красавица!

Но мой наряд оказался бессмысленным. Конечно, его затмили красивые платья и прически других девчонок. Дело было не только в цене и качестве их платьев, – ведь купи я даже самый дорогой наряд, он никогда не стал бы на мне смотреться, как на них.

Все мои усилия пошли прахом, когда пришлось идти за аттестатом. На каблуках я ходить не привыкла, а на выпускной купила себе туфли, ужасно дорогие и красивые: черные с тоненьким ремешочком и открытой пяткой. Мне казалось, что это туфли золушки и они принесут мне наконец счастье. Но, поднимаясь по лестнице, я запуталась в складках юбки, не удержала равновесие и споткнулась. Еще чуть-чуть и я бы полетела на пол, но успела схватиться за перила. В зале раздался смех, смеялись, конечно, не все, он слышался отрывочно, местами. Я почувствовала, как непослушная прядь все же выбилась из прически и безжизненно повисла. Не зная, куда кинуть взгляд, я в смятении посмотрела на моего друга, – он стоял слева от перил, где толпились родственники и другие никому не нужные люди. И вдруг заметила, что он улыбается мне так восхищенно и искренне, как будто не было моего позора, как будто он вообще ничего не заметил. Может, так оно и было. Только это заставило меня тогда не повернуть назад. Я улыбнулась ему в ответ и пошла дальше. Взяла ненавистный аттестат из рук директрисы, которая безразлично сунула его, даже не взглянув мне в лицо.

На праздничной части выпускного было скучно и грустно, я смотрела, как другие участвуют в конкурсах, танцуют. Я с ужасом вспоминала свой позор, и тогда мне казалось, что ничего важнее и серьезнее этого в жизни произойти не может. Мой верный друг был, конечно, со мной. Но и ему было невесело. Мы были чужеродными телами, с существованием которых присутствующим пришлось смириться и теперь они не обращали на нас внимания.

– Сейчас приду, – сказала я, поднявшись с места.

Почти бегом я направилась к туалету. Около него стояли моя одноклассница Светка Волкова и парень из параллельного класса, ни имени, ни фамилии которого я не знала. Они целовались, тесно прижавшись друг к другу, он водил руками под ее блузкой, а она расстегивала ему рубашку. Я приостановилась. Волкова в этот момент открыла глаза и увидела на себе мой взгляд. Усмехнулась. И сказала – не зло, и не насмешливо, – а просто сказала:

– Ну что уставилась? Так же хочется? Иди лучше тусуйся со своим уродом, а на нормальных парней не заглядывайся.

Парень рассмеялся и тут же, даже не взглянув на меня, засунул свой язык в рот Волковой. Я прошла мимо, низко опустив голову. Щеки мои пылали.

В туалете я села на крышку унитаза и закрыла лицо руками.

Трясущимися пальцами

достала из сумочки сигареты и закурила, постепенно приходя в себя. Потом вынула маленькую бутылочку. В ней была водка, смешанная с каким-то соком. Мы закупились такими перед самым выпускным, чтобы не было так тяжко. Я выпила полбутылочки и завинтила крышку. От сигарет и выпивки немного полегчало. Голова чуть-чуть закружилась, а по телу пробежала приятная дрожь. Еще несколько минут я сидела, окончательно приходя в себя. А потом вдруг поняла, что сейчас я выйду из школы, и это будет последний раз, когда моя нога ступала по ее коридорам. Я не буду скучать по ней.

Она по мне тоже.

Я вытащила оставшиеся шпильки, растрепала волосы, сбрызнула горящие щеки холодной водой и вернулась в зал, гордо подняв голову. На меня, конечно, никто в этот момент не смотрел. Но я шла не для кого-то, я шла для себя и своей гордости. Только она и видела меня со стороны и радостно хлопала в ладоши. Мне в тот день было достаточно и этих аплодисментов.

– Пойдем отсюда, – сказала я своему другу, он без слов поднялся и пошел вслед за мной.

До самой ночи мы бродили по городу, почти ничего не говоря друг другу. Я ковыляла на проклятых каблуках и теперь уже ненавидела их за то, что они так меня подвели. Больше туфли на каблуках я никогда не надевала. Мы допивали маленькие бутылочки с коктейлями, курили, сидели на лавочках и встречали рассвет.

– Помнишь, ты хотела танцевать вальс? – спросил он.

Конечно, я хотела! Но вальс танцевали самые красивые девочки школы, соответственно, с самыми красивыми мальчиками. Естественно, меня никто и не спросил. Да у них и не возникло такой мысли: что я хочу танцевать вальс !

– Угу, – ответила я ему, подумав обо всем этом, – хотела.

– Тогда я приглашаю тебя на танец, – он поднялся и протянул мне руку.

Я не поняла тогда, что он имеет в виду, но встала. И мы начали танцевать: без музыки, без зрителей, без бальных нарядов.

– Раз-два-три, – приговаривал он, – раз-два-три, раз-два-три-раз.

Плохие танцовщики, мы неуклюже передвигались, с каким-то необъяснимым упорством повторяя па. Восходящее солнце освещало нас, как обычно прожектор выхватывает из темноты зрительного зала что-нибудь интересное. Мне начало казаться, что у нас получается все лучше и лучше, а где-то далеко в глубине сознания зазвучала музыка, и мне показалось, что мы танцуем божественно, что сейчас, в этот момент, мир видит самый совершенный танец за всю историю его существования.

А на его выпускном мы сидели за столом и пили пиво. Кто-то принес его сюда, и мы разлили его по стаканам. Тогда он показал мне девушку

Катю, в которую был влюблен с девятого класса. Красивая была эта

Катя. Я ей очень позавидовала.

– А мне она не нравится, – соврала я, – нет в ней ничего необычного.

А когда начался медленный танец, я кивнула в сторону Кати.

– Может, пригласишь ее?

– Она не пойдет, – ответил он, теребя скатерть.

А ведь она и в самом деле не пошла бы. Я видела это, но хотела, чтобы он тоже это знал, хотела, чтобы он вдруг почувствовал себя еще более отвергнутым, чем за всю свою прежнюю жизнь… Я тут же ужаснулась своим мыслям и отвернулась.

С его выпускного мы ушли чуть позже, чем с моего, и он не споткнулся, когда шел за аттестатом, но этот выпускной был таким же неудачным, как и мой. А еще в голове постоянно вертелись слова

Волковой: “Иди к своему уроду”. Я смотрела на своего друга, который не отрывал взгляда от Кати; в белой рубашке и новых отутюженных брюках он выглядел еще более нелепо, чем обычно, и мое сердце сжималось от жалости к нему и к себе самой: я знала, что он так

хотел хорошо выглядеть в этот день, он наряжался, втайне надеясь, что вдруг станет лучше и красивее и за один вечер превратится в популярного парня. Я знала это, потому что со мной было то же самое.