Восемь Фаберже
Шрифт:
– Вот здесь они и жили, – сказал Контрерас, отступая к глухой ограде на противоположной стороне улицы, чтобы пропустить машину. Двум автомобилям на улице Пьера Герена было не разъехаться. – Не дворец, правда? Я видел его дом в Петербурге, на… как называется эта речка…
– Мойка. Там он убивал Распутина.
– Точно. Вот это настоящее жилище для принца. Он мне, кстати, рассказывал в лицах, что случилось тогда в подвале. Как он притворялся другом Распутина. Я помню, он сказал: можно было поглядеть Распутину в глаза – и рухнуть наземь.
– Я читал его версию. Он же написал мемуары, целых две книги, – кивнул Иван.
– А я не читал. Мне нравилось слушать живьем, а
– Оно у вас в Париже?
– Да, я не рискнул вывозить его в Мексику. Я же весь архив Феликса и его картины, по сути, вывез отсюда контрабандой. Но это для французской таможни просто рухлядь и желтая бумага, а что такое яйцо Фаберже, они хорошо понимают. В завещании Ирэн, конечно, есть описание яйца, но очень поверхностное. Я не уверен, что смог бы доказать, что оно на самом деле мое. И даже в этом случае его могли бы не выпустить. Франция спохватилась и охраняет свое patrimoine. – Наследие, понял Штарк. – Я держу его в банковской ячейке. Понимаю, что это преступно, – Контрерас жестом остановил возмущенную отповедь, которая вовсе не входила в намерения Ивана. – Но так уж вышло. Теперь мы все исправим.
– Как именно? – спросил Штарк. – Вы хотите передать яйцо Ксении Сфири?
– Не хочу, – энергично затряс головой Контрерас. – Для этого я слишком долго тянул время. Ты сказал, что ты кладоискатель, верно? Что ты делаешь, когда находишь клад?
– Это зависит от ситуации, – сказал Иван, еще ни разу не находивший клада, если не считать находкой предыдущую, калифорнийскую, догадку.
– Но ты не созываешь пресс – конференцию, чтобы рассказать, где ты его нашел?
– Это вряд ли, – улыбнулся Штарк. При нынешних обстоятельствах, если яйцо попадет к ним с Винником, провенанс для него придется придумывать, чтобы не подвергать Контрераса опасности.
– Отлично! Значит, как сказали бы мои приятели, тебя мне бог послал. Пойдем.
У Контрераса не было плана идти обратно в центр пешком, как опасался Штарк. На станции «Жасмен» они спустились в метро.
– Знаешь, это отделение банка грабили, – рассказывал Контрерас по дороге. – Сделали подкоп, всё как в кино. Но мое яичко никто не нашел. Случайностей на свете не бывает; я знаю об этом с тех пор, как попал в дом к Феликсу в 17 лет.
Штарк кивал, а сам пытался угадать, какой у мексиканца план и зачем Контрерас расспрашивал его о предках. Ну, положим, тайную продажу и вывоз яйца он мог себе представить – у Винника наверняка есть способы это провернуть. Но почему мексиканца так заинтересовала фамилия «Штарк»? Ни в каких источниках из тех, что Иван успел перелопатить за последние дни, она не встречалась.
В подвал отделения «Креди Лионне» на авеню Опера, к личным ячейкам клиентов, Ивана, конечно, не пустили. Но Контрерас не хотел покидать банк с яйцом, и Штарк горячо одобрял такую осторожность. Им предоставили маленькую переговорную: перед обаянием Контрераса не могли устоять даже здешние служащие, встречавшие клиентов с такими постными минами, словно работали в Сбербанке. Французский сервис, впрочем, всегда напоминал Штарку о доме.
Яйцо было завернуто в павловопосадский платок, едва ли доставшийся мексиканцу от княгини Юсуповой. Русское к русскому – по такому, видимо, принципу Контрерас выбрал обертку. Брезгливо покосившись на торчавшую в углу переговорной камеру, скульптор отбросил шаль и дал Штарку время осмотреть «клад».
На подставке, похожей на маленькую золотую рюмочку для яйца всмятку, красовалось небольшое, меньше пятнадцати сантиметров в высоту, яйцо синей эмали. Штарк уже видел вблизи одно яйцо Фаберже, но этот синий цвет,
Контрерас снял верхушку яйца и вынул сюрприз – барабан с шестью миниатюрными, нарисованными, кажется, акварелью по слоновой кости поясными портретами одного и того же плечистого мужчины с длинными, подвитыми кверху усами и окладистой бородой. На каждой император Александр III был изображен в военной форме, и на всех форма была разная. Штарк взял барабан в руки и поднес его к очкам, чтобы получше рассмотреть тончайшую работу. Но миниатюры не поразили его воображение. Предпоследний царь выглядел на них деревянным, официальным, едва ли таким, каким запомнила его Мария Федоровна. Художника явно гораздо больше интересовали детали униформы, в которых Штарк ничего не понимал.
И все-таки даже такие изображения мужа оказались достаточно дороги вдовствующей императрице, чтобы она вывезла это яйцо из России, бросив другие в Гатчине.
– Здесь смотреть не на что, – Контрерас решительно положил руку ему на плечо. – Скорее ты найдешь в этом яичке желток, чем великую живопись. Лучше посмотри вот на что.
Мексиканец перевернул верхнюю половину яйца и провел ногтем по клейму, выдавленному на золоте с внутренней стороны, над самым краем. Штарк склонился над золотой скорлупкой; он уже ожидал увидеть что-то подобное, но все равно вздрогнул, прочтя бисерные буковки: Stark.
– Знаешь, Иван, – сказал Контрерас, – когда мне досталось от Ирэн это яйцо, я стал читать о Фаберже. Прочел о его мастерах, которые делали эти яйца. Например, миниатюры нарисовал Иоганн Зенграф… вот здесь, видишь, его подпись. А само яйцо, как писали в каталогах, скорее всего, изготовила мастерская Михаила Перхина – он был один из немногих русских, которым Фаберже поручал заказы такой важности. Но клейма Перхина – русских букв М и П – здесь нигде нет. А есть вот что. Понимаешь теперь, почему я так рад был твоему звонку? Ты в некотором роде тоже наследник.
– Мне никогда не встречалась моя фамилия в связи с Фаберже, – покачал головой Иван. – Может быть, это подделка?
– Ирэн написала в завещании, что получила его по наследству от матушки. Принцесса Ксения умерла в 1960-м, а мне яйцо досталось через десять лет. Кстати, Ксения показала сюрприз – вот эти миниатюры – на выставке в Лондоне в 1935 году. Они даже значатся в каталоге той выставки. Нет, конечно же, это не подделка. Ты можешь мне сказать, что в России могло быть сколько угодно Штарков, и не обязательно это клеймо поставил твой предок. А я тебе отвечу, что случайностей не бывает.
Аргумент мексиканца был, конечно, курам на смех. Иван не просто верил в случайности – он ни разу в жизни не видел красивого плана, который они не раскрасили бы в цирковые цвета. Но здесь как раз была налицо самая удивительная случайность! Иван помимо собственной воли чувствовал родство с этим экстравагантным, но совершенным предметом, в котором уже почти сто двадцать лет было спрятано его выдавленное по золоту имя.
Штарка всегда раздражали люди, усердно выискивавшие свои корни в дворянстве или богатом купечестве. В их интересе ему виделась даже не просто гордыня, а какая-то склочная претензия на отнятое и розданное. Он не видел смысла в попытках загнать зубную пасту обратно в тюбик, оттого и не интересовался никогда семейной историей. Ну, хорошо, выяснит он, например, что его предок был бароном или разводил свиней, – и что дальше? С этим знанием ни в дворянское собрание, ни на свиноферму все равно идти нет смысла.