Восемь миллионов способов умереть
Шрифт:
Не так давно дежурному в одной из таких будок стало плохо с сердцем. Прибывшая бригада «скорой помощи» не могла войти в закрытую изнутри будку, и бедняга скончался. И все равно уверен, что эти штуки спасли больше жизней, чем погубили.
Правда, они не защитили тех двух женщин на станции «Чэннел», линия "А". Какие-то негодяи решили отомстить одной из них — она сообщила в полицию, что они перепрыгнули через турникет. Подонки наполнили огнетушитель газолином, накачали газолин в будку и бросили туда зажженную спичку.
Будка взорвалась, обе женщины сгорели заживо. Еще один способ умереть...
Об этом писали в газетах примерно год назад. Хотя, разумеется, нет такого закона, который бы обязывал меня читать все эти газеты.
Я купил жетоны. Подошел нужный мне поезд. Сел и поехал в Гарлем. Там побывал в «Келвин смол» и еще в нескольких местах на Леннокс-авеню. В одной из забегаловок столкнулся с Ройялом Уолдроном и с ним побеседовал на все ту же злополучную тему. На Сто двадцать пятой выпил чашку кофе, весь остаток пути до Сент-Николас шел пешком и заскочил выпить кружку имбирного пива в бар при клубе «Камерун».
Та статуэтка в квартире Мэри Лу была из Камеруна. Древняя вещица, инкрустированная ракушками каури.
За стойкой бара не оказалось ни одного знакомого лица. Я взглянул на часы. В субботу вечером все нью-йоркские бары закрывались на час раньше, в три вместо четырех. Никогда не понимал, почему. Может, для того, чтобы все пьяницы успели протрезветь к утренней мессе?
Я подозвал бармена и спросил, знает ли он бары, работающие круглосуточно. Он окинул меня бесстрастным взглядом, и на лице сохранилось туповато-равнодушное выражение. И тут, неожиданно для самого себя, я стал выкладывать ему всю историю, объяснять, что собираю любую информацию о дружке Ким. Я знал, что не получу от него ответа, понимал, что такого типа даже о том, сколько, например, сейчас времени, спрашивать бесполезно, все равно не ответит, и, однако же, выложил ему все. Он выслушал меня, а с ними заодно — и двое моих соседей по бокам, и я был уверен, что они обязательно распространят эту информацию дальше. Чего, собственно, я и добивался.
— Боюсь, ничем не могу помочь, — сказал он. — И кого бы вы там ни искали, забрели слишком далеко от центра, вот что я вам скажу.
Вероятнее всего, тот парень вышел из бара следом за мной. Я не заметил, а надо было. Уж кому-кому, а мне — так просто обязательно.
Я брел по улице, и мысли мои уносились то к приятелю Ким, то к выступавшему сегодня парню, который прикончил своего любовника. И когда уловил рядом какое-то движение, реагировать было уже поздно. Я только начал разворачиваться, а его рука уже лежала у меня на плече, и он сильным толчком направил меня в подворотню.
Он был примерно на дюйм ниже меня, но пышная копна спиралеобразных волос в стиле афро зрительно увеличивала рост дюйма на два. Лет восемнадцати — двадцати, от силы двадцати четырех. Усы подковкой и шрам от ожога на щеке. На нем была летная куртка с карманами на молниях, плотно обтягивающие черные джинсы, в руке — маленький револьвер. И целился он прямо в меня.
Он грязно выругался:
— Сукин кот, мать твою так! А ну, гони бабки, сучара! Давай-давай выкладывай, живо! Или пристрелю, сучья вонючка!
Я подумал: «Ну почему, Господи, почему я не сходил в банк? Почему не оставил хотя бы часть денег в гостинице? Господи, теперь Микки может забыть о скобке на зубы, а собор Святого Павла — о причитающихся десяти процентах...»
А могу распрощаться и с завтрашним днем.
— Сучий выродок, поганец, грязная сволота!..
Он собирался убить меня, а потому я сунул руку в карман за бумажником, не спуская с него глаз и чуть косясь на палец, лежавший на курке. И вдруг понял: он себя заводит. Он уже вошел в раж, и сколько бы денег я ни предложил, ему все равно покажется мало. Он настроился на максимум, не меньше, чем на два куска, и, сколько бы денег при мне ни оказалось, все равно быть мне покойником.
Мы стояли в узком проходе между двумя кирпичными жилыми домами примерно пяти футов в ширину. Свет от уличного фонаря почти не достигал того места, куда он меня загнал. На земле валялся перевернутый мусорный бак с намокшим от дождя содержимым — обрывки бумаги, пивные банки, битые бутылки.
Самое подходящее место, чтобы умереть. Самый подходящий способ умереть, хотя и не очень оригинальный. Застрелен грабителем... Разгул преступности на улицах... Скупой отчет где-нибудь на одной из последних газетных полос...
Я вытащил из кармана бумажник. И сказал:
— Вот, возьмите. Это все, что у меня есть. Берите на здоровье.
Я понимал, что такой тип может с равным успехом пристрелить и за пять долларов, и за пять тысяч. И сколько ему ни дай — все будет мало. Я протянул ему бумажник. Но руки у меня дрожали, и я выронил его на землю.
— Прошу прощения! — пробормотал я. — Извините, сейчас подниму, — и наклонился, в надежде, что и он тоже наклонится поискать. Опустился на колени, делая вид, что ищу, подумал: «Пора!» — и стремительно выпрямился, ударив по револьверу и одновременно изо всей силы врезавшись головой ему в подбородок.
Грянул выстрел — в замкнутом пространстве он показался просто оглушительным. Я подумал, что, должно быть, ранен, но боли не чувствовал. Вообще ничего не чувствовал. Сгреб его за шиворот и ударил еще раз, а потом сильным рывком отшвырнул к стене. И тут увидел, что револьвера он из руки не выпустил, глаза его злобно сверкали, и он уже начал поднимать руку. Я резко ударил его по запястью, и оружие с глухим стуком упало на землю.
Он сполз по стене, глядя на меня с ненавистью и смертной тоской. Я размахнулся и врезал ему кулаком правой в нижнюю часть живота. Он крякнул и согнулся пополам, и тогда я ухватил этого сукиного сына одной рукой за нейлоновую летную куртку, а другой — за космы и шмякнул его затылком об стенку. Потом быстро отступил на три шага и снова ударил — он уткнулся прямо в кирпичи. Так раза три-четыре я, держа его за волосы, стукнул его лбом об стенку. А когда наконец отпустил, он, словно марионетка, у которой лопнули разом все веревочки, распростерся на земле.
Сердце у меня колотилось так, словно пришлось без передышки взбегать на десятый этаж. Хватая воздух ртом, я прислонился к кирпичной кладке, пытаясь отдышаться и ожидая, когда же, наконец, появится полиция!
Но она и не думала появляться. Не тот случай. Ну, была какая-то возня, драка, ну, выстрел, но это вовсе не означает, что кто-то должен мчаться на помощь сломя голову. Я стоял и глядел вниз, на молодого негодяя, который непременно убил бы меня, если бы смог. Он лежал с разинутым ртом, передние зубы были сломаны, нос разбит в лепешку, и из него струилась кровь.