Восемь миллионов способов умереть
Шрифт:
— Я сварила кофе. Ты как предпочитаешь?
— С капелькой бурбона.
— Перебьешься! Ладно, садись. Сейчас принесу кофе.
Когда она вернулась, я стоял возле головы Медузы, поглаживая кончиком пальца ее змееобразную гриву.
— Знаешь, эти волосы напоминают мне одну девушку, — сказал я. — У нее были такие красивые светлые косы, она укладывала их вокруг головы. И я всегда вспоминал твою Медузу горгону.
— Что за девушка?
— Ее убили. Не знаю, с чего и начать.
— Да с чего угодно, — сказала она.
И
Я сказал:
— Я просто не знал, что, черт возьми, с ним делать. Ну, свалил его, потом обыскал. Не мог отдать его под арест, но и не мог допустить, чтобы он ушел безнаказанным. Хотел пристрелить — и тоже не смог. Сам не знаю, почему. Ударил бы еще несколько раз головой об стенку — точно бы прикончил. И знаешь, ничуть бы не пожалел. Но пристрелить, когда он лежал без сознания, беспомощный, просто рука не поднялась...
— Я понимаю, Мэтт.
— И оставить его вот так, пока он очухается, тоже не мог. Не хотел, чтобы он снова вышел на улицы. Ведь он мог бы купить себе другой револьвер и снова приняться за свое. Поэтому я и сломал ему ноги. Хотя когда кости срастутся, он снова будет нападать на людей, но зато какое-то время на улицах не появится... — Я пожал плечами. — Бессмыслица, правда? Но как я должен был поступить?
— Самое главное, ты не напился.
— Разве это самое главное?
— Думаю, да.
— Едва удержался. Если бы остался один, если бы не дозвонился тебе... Бог ты мой, как же мне хотелось выпить! И до сих пор хочется.
— Но ведь ты не будешь?
— Нет.
— А у тебя есть консультант, Мэттью?
— Нет.
— Надо завести. Очень помогает.
— Помогает?
— Ну да. Это человек, которому можно позвонить в любое время, посоветоваться.
— А у тебя есть?
Она кивнула.
— Да, я ей звонила. После того, как поговорила с тобой.
— Зачем?
— Потому что я нервничала. А поговорила с ней и сразу успокоилась. Потому что хотела услышать, что она посоветует.
— И что же?
— Что я не должна разрешать тебе приезжать, — она замялась. — Но ты уже ехал...
— Ну, а что еще?
Она отвела большие серые глаза.
— Что я не должна с тобой спать.
— А это еще почему?
— Потому, что возобновлять отношения в первый год ну, после... «лечения», не рекомендуется. Потому, что связь с человеком, только что бросившим пить, может иметь самые ужасные последствия.
— Бог ты мой! — воскликнул я. — Да я приехал к тебе просто потому, что едва не свихнулся, а вовсе не потому, что хотелось трахаться.
— Знаю.
— А ты всегда слушаешься своего консультанта?
— Стараюсь.
— Кто же эта женщина, вообразившая, что она глас Господен?
— Просто женщина. Моего возраста. Хотя нет, на полгода моложе. Не пьет уже почти шесть лет.
— Долго.
— Мне тоже кажется, что долго... — Она взяла чашку, увидела, что она пустая, поставила на стол. — А у тебя есть на примете человек, которого ты бы мог попросить стать консультантом?
— Так надо кого-то просить?
— А ты как думал!
— А если я попрошу тебя?
Она покачала головой.
— Во-первых, у тебя должен быть мужчина. Во-вторых, я совсем недавно бросила пить. В-третьих, мы ведь с тобой друзья.
— А разве друг не может быть консультантом?
— Ну, это не того рода дружба. В-четвертых, это должен быть человек из твоей группы, тот, с кем ты в постоянном контакте.
Я невольно подумал о Джимми.
— Есть один парень. Мы иногда болтаем.
— Это очень важно — найти человека, с которым хочется говорить.
— Не уверен, смогу ли говорить с ним обо всем. Может, и смогу...
— Но ты уважаешь его за силу воли, за то, что он не пьет?
— Не пойму, при чем здесь это?
— Ну, ты...
— Сегодня вечером, на собрании я поделился с ним, я сказал, что у меня уже нервы не выдерживают от всего этого разгула преступности на улицах, от всех этих мерзостей, которые люди вытворяют друг с другом. Я просто не могу спокойно жить, Джен!
— Понимаю.
— А он сказал, что я должен перестать читать газеты. Чего ты смеешься?
— Прямо программное заявление!
— Люди вообще несут там всякую ахинею... «Я потерял работу, и моя мать умирает от рака, и мне грозит ампутация носа, но сегодня я не пью, а значит — победил!»
— Неужели и вправду говорят такое?
— Иногда. И не нахожу тут ничего смешного.
— Ампутация носа, надо же! Нос ампутируют!..
— Да перестанешь ты ржать или нет? — взорвался я. — Это серьезная проблема.
Джен стала рассказывать мне об одном человеке из ее группы. Его сын погиб: сбил какой-то безалаберный водитель. Мужчина исправно посещал собрания и, рассказывая о своем горе, черпал силы и возможность сохранить присутствие духа в сочувствии группы. Он не пил, и именно трезвость помогала ему справиться с ситуацией, поддержать и утешить остальных членов своей семьи, не умаляя при этом глубины собственной скорби.
Я удивился: что замечательного в том, что человек продолжает упиваться «глубиной собственной скорби»? Потом задумался: как бы, интересно, сложилась у меня жизнь, если бы я не запил после того несчастного случая, когда шальная пуля, отлетевшая рикошетом, смертельно ранила шестилетнюю девочку по имени Эстрелита Ривейра? Я предпочел справляться с «глубиной собственной скорби», заглушая ее виски. В то время это казалось оптимальным вариантом выхода из тупика, в котором я очутился.
Возможно, я ошибался. Возможно, несчастья следует преодолевать по-другому.