Восемь миллионов способов умереть
Шрифт:
Я вспомнил, что говорил мне Дэнни Бой. Если у нее был такой крутой дружок, с такими связями, где все схвачено, и так далее, как же это вышло, что ее прикончил кто-то другой?.. А если ее убил тот парень с мускулами, связями и советами не лезть не в свое дело, то каким образом тогда вписывается в эту картину ее приятель? Что это за бухгалтер такой, заплативший за норку наличными, и почему я никак не могу выйти на его след?..
И почему убийца взял кольцо?
Я сунул руку в карман. Пальцы коснулись револьвера, ощутили прохладу металла, потом скользнули ниже — за кусочком зеленого стекла, с которого все началось.
— Зеленое стекло, — сказал я.
— Как в кольце?
Я кивнул. Он взял осколок, поднес к глазам, посмотрел на свет. Потом опустил мне на ладонь.
— Но мы не знаем, было ли на ней кольцо, когда она пришла в гостиницу, — напомнил он. — Мы, так сказать, просто упражняемся на тему.
— Знаю.
— Может, она оставила его дома? Может, потом кто-то забрал это кольцо уже оттуда?
— Кто, например?
— Любовник. Допустим, он ее не убивал. Допустим, это был просто ЛНП, личность с неустойчивой психикой, как я и говорил с самого начала?
— А ты, смотрю, вполне освоился с этим определением.
— Что делать, раз велят. Личность с неустойчивой психикой, лучше не придумаешь! Да... Так вот, допустим, этот самый псих пришил ее, а приятель испугался: как бы не оказаться впутанным во всю эту историю! И вот он идет к ней на квартиру — ключ ведь у него есть — и забирает кольцо. Может, он покупал ей и другие подарки и их заодно прихватил. Он бы и шубку взял, но только она оказалась в гостинице. Чем эта версия хуже той, по которой убийца срывает кольцо с пальца?
«Да тем, — подумал я, — что никакой это не псих». Потому что убийца-псих никогда не станет посылать детину в мешковатой куртке предупредить меня, никогда не будет передавать послание через Дэнни Боя. Потому что псих не станет беспокоиться ни о почерке, ни об отпечатках пальцев и полотенцах.
Если только это не персонаж типа Джека-Потрошителя. Психопат, который планирует все заранее и предпринимает тщательные меры предосторожности. Но этого просто не может быть, а следовательно, кольцо имеет огромное значение. Я сунул осколок стекла в карман. Все это не так просто. Что-то это означает, должно, черт возьми, означать!
На столе у Деркина зазвонил телефон. Он снял трубку, бросил: «Джой Деркин» и потом говорил только: «Да... так... ясненько...» Слушал и время от времени отделывался односложными «ага» или «угу», бросая на меня пристальные взгляды и записывая что-то в блокнот.
Я подошел к автомату и налил две чашки кофе. Никак не мог вспомнить, с чем он любит пить, потом вспомнил, что кофе здесь прескверный, и добавил в обе чашки сливки и сахар.
Деркин все еще висел на телефоне, когда я вернулся к столу. Он взял чашку, кивком поблагодарил меня, отпил глоток, закурил новую сигарету. Я, потягивая кофе, стал рыться в папке с делом Ким, все еще надеясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку. Вспомнился разговор с Донной. Чем ей не нравится слово «сверкает»? Разве то кольцо не сверкало на пальце Ким? Я вспомнил, как оно искрилось, когда на него падал свет. Камень вспыхивал изнутри зеленоватым мерцающим огоньком. Или же я просто фантазирую, пытаясь подогнать воспоминания под свою версию? Да и была ли она у меня, эта версия? Всего-то и аргументов, что пропавшее кольцо, и никаких доказательств, что оно вообще существовало.
Деркин сказал:
— Да это чушь собачья, ясное дело... Ты не сматывайся, ладно? Я скоро буду.
Он повесил трубку и обернулся ко мне. Выражение его лица стало довольно странным — смесь самодовольства с чем-то похожим на жалость.
После паузы он заговорил снова:
— Знаешь мотель «Паухаттан»? Ну, там, где Куинс-бульвар пересекает железку на Лонг-Айленд? Ну, сразу за переездом, там еще вроде парк какой-то, то ли «Риго», то ли «Элмхерст», точно не помню. Ну, почти возле самого пересечения с...
— И что дальше?
— Один из таких мотелей для разных там извращенцев. Водяные матрацы в комнатах, подпольно снятая порнуха по видику. Они пускают разную шваль: шлюх и тех, кому приспичит трахнуться, на два-три часа. За ночь один номер можно прокрутить раз пять-шесть, если, конечно, клиент идет, причем платят там в основном наличными. Так что очень доходное местечко, смекаешь?
— К чему ты клонишь?
— Несколько часов назад заехал к ним какой-то парень, снял комнату. А там дело поставлено четко: комнату убирают сразу же, как только клиент — за дверь. Ну, и хозяин вдруг видит, что машины клиента нет. Пошел к нему. Видит на двери табличку «Просьба не беспокоить». Постучал, никто не ответил. Он опять постучал — и опять нет ответа. Ну, тогда открыл дверь и, как ты думаешь, что увидел?
Я промолчал.
— На вызов приехал один мой знакомый, Ленни Гарфейн. И знаешь, что его поразило? Идентичность манеры преступления — то же, что и в «Гэлакси»! Это он звонил. Пока не будут готовы результаты экспертизы, говорить еще рано, но направление и характер ударов, характер самих ножевых ранений — словом, точь-в-точь такая же картина, что и там. Убийца даже принял душ и, уходя, забрал полотенца.
— И это была...
— Была — что?
Нет, не Донна, с ней я только что говорил. Фрэн, Руби, Мэри Лу...
— Одна из девиц Чанса?
— Черт! — буркнул он. — Ну откуда мне их знать? Считаешь, мне больше делать нечего, как навешивать на шлюх таблички?
— Так кто же?
— Это вообще не девушка... — ответил он. Раздавил окурок в пепельнице, стал доставать новую сигарету, затем раздумал и затолкал ее обратно в пачку. — Не девушка и не женщина.
— Но не?..
— Не — кто?
— Не Кальдерон? Октавио Кальдерон, тот служащий из гостиницы?
Он коротко и сухо рассмеялся, словно пролаял.
— Господи, ну и мозги у тебя! — воскликнул он. — Все время только и ищешь какого-то смысла и логики. Нет, не девушка и не твой щенок Кальдерон. Это была проститутка-транссексуал, промышлявшая на Лонг-Айленде. Судя по словам Гарфейна, недавно была прооперирована. То есть сиськи у нее на месте, силиконовые имплантанты, а вот гениталии остались мужские. Ты меня слышишь? Мужские гениталии!.. Господи, ну и слово! А может, операцию ей сделали прямо сегодня? Прямо там, в номере, тем же мачете.
Я не реагировал. Не мог. Сидел молча, в полном отупении. Деркин поднялся и положил мне руку на плечо.