Восемь миллионов способов умереть

Блок Лоуренс

— Какие же?

— Ну, что ее могут убить или что она может покончить с собой. В общем, что можно умереть и на твои похороны явится человек двенадцать, не больше. Вообще-то для Санни компания явно маловата...

— Да. Небольшая.

— Еще бы!.. А знаете что? Готов держать пари, что на свои похороны соберу втрое больше людей.

— Возможно.

— Не возможно, а точно! Я об этом часто думаю. Я мог бы заказать самый большой зал, и уверяю вас, он был бы полон. Кое-какие людишки из города, шлюхи и сутенеры, спортивный народец. Вообще-то зря я не сообщил ее соседям. Может, кто-то из них тоже бы пришел проводить. Но знаете, мне почему-то не хотелось, чтобы было много народа.

— Понимаю.

— Я

ведь для девушек все это устроил. Для оставшихся четырех. Тогда я еще не знал, что их будет всего три. А потом вдруг подумал: ведь получится жуткая тоска, если придут только они и я. Ну, и пригласил еще несколько человек. А Кид Баскомб молодец, что пришел, верно?

— Да.

— Пойду принесу кофе.

Он вернулся с двумя чашками. Я попробовал и одобрительно кивнул.

— Возьмите домой пару фунтов.

— Но я ведь уже объяснял вам. Мне негде готовить. Я же в гостинице живу.

— Тогда подарите своей приятельнице. Пусть она варит вам лучший в мире кофе.

— Спасибо.

— Вы ведь только кофе пьете, да? Ни грамма спиртного?

— Нет. Сейчас не употребляю.

— А раньше пили...

«И, возможно, еще буду пить, — подумал я. — Только не сегодня».

— Я тоже завязал, — заметил он. — Не пью, не курю, наркотиками не балуюсь. Уже приспособился.

— А что заставило вас остановиться?

— Не вписываюсь в образ.

— Какой образ? Сутенера, что ли?

— Знатока, — ответил он. — Коллекционера произведений искусства.

— А откуда такие знания об африканском искусстве?

— Самоучка, — ответил он. — Читаю все, что попадается под руку. Потом встречался с разными дельцами; они приобщали, от них научился. И еще — врожденное чутье. — Он улыбнулся каким-то своим мыслям. — А еще давным-давно ходил в колледж.

— В какой именно?

— В «Хофстру». Я вырос в Хемпстеде. А родился в Бедфорд-Стьювисенте, но когда мне было годика два-три, предки купили дом в Хемпстеде... А Бедфорд вообще не помню... — Он снова уселся на пуф и обхватил руками колени для равновесия. — Типичный дом для типичных представителей среднего класса. Газон, который надо стричь, листья, которые полагается сгребать граблями, усыпанная гравием дорожка... Да я то и дело перехожу на жаргон негритянского гетто: прилип, как шелуха. Богаты мы не были, но жили, что называется, пристойно. И у родителей хватило денег отправить меня в «Хофстру».

— И что вы изучали?

— Историю искусств. Но об африканском искусстве там не говорили. Правда, упоминали, что такие художники-кубисты, как Брак и Пикассо, черпали вдохновение в африканских масках, как и их коллеги, импрессионисты, — в японской гравюре. Ни разу не видел ни одной африканской деревяшки, пока не вернулся из Вьетнама.

— А когда вы пошли в армию?

— После третьего курса колледжа. Отец тогда умер, вот в чем дело... Я все равно бы мог окончить но... не знаю. Короче, я тогда словно с ума сошел. Так и рвался из этого колледжа. Вот и записался добровольцем. — Он сидел, откинув голову, глаза его были закрыты. — Сколько же у нас там было наркотиков, просто тонны! ЛСД, дурь желтая — это марихуану с табачком так называют, — травки там разные. А знаете, что я любил? Героин... Он там совсем другой. Здесь у нас как? Набивают сигаретку и курят.

— Я в этих делах не специалист.

— Так вот, это напрасная трата времени и товара, — сказал он, а затем, помолчав, добавил: — И дешев он там просто баснословно. В тех странах выращивают опиум, поэтому он очень дешевый. Да одного чинарика было достаточно, чтобы унестись в облака! Я как раз был вот в такой отключке, а тут приходит известие, что мать умерла. Давление у нее всегда было высокое. Случился удар — и она умерла,

А я тогда обкурился этим чинариком, и когда мне сказали, что мамы больше нет, поверите: ничегошеньки не почувствовал, ну, абсолютно ничего! А потом дурь выветрилась из головы, я очнулся — и снова хоть бы хны. И знаете, первый раз меня проняло сегодня, когда сидел там, в зале, и слушал, как этот молоденький священник цитирует Эмерсона у гроба, и мне захотелось плакать, потому что я вспомнил мою мамочку, — сказал он. — Но я не стал. Не думаю, что когда-нибудь все же смогу заплакать.

Он резко умолк, встал и вышел — принести еще кофе. А вернувшись, сказал:

— Сам не пойму, почему я выбрал именно вас в исповедники — выслушивать все эти истории. Молчал-молчал — и вот прорвало. Наверное, потому, что вы взяли деньги. А раз взяли — извольте сидеть и слушать.

— Услуга оплачена, да? Ну, а с чего это вы вдруг решили стать сутенером?

— Как хороший, невинный мальчик вроде меня обычно ввязывается в такое дело? — Он усмехнулся, затем помолчал немного. — У меня был друг, — сказал он. — Белый, из Оук-парка, что в Иллинойсе. Это неподалеку от Чикаго.

— Слышал.

— Я перед ним выпендривался, рассказывал разные байки. Ну, что я из гетто и так далее. Сами знаете... А потом его убили. И так глупо убили! Не на передовой. Мы вообще тогда к линии фронта не приближались. Просто он напился, и его переехал джип. И он умер, и мне некому было больше рассказывать эти истории, и мама моя умерла. И я знал, что, когда вернусь домой, в колледже больше учиться не буду.

Он подошел к окну.

— Там у меня была девушка, — продолжил он, стоя ко мне спиной. — Такая маленькая, знаете, штучка, и я ходил к ней, и курил там свои сигаретки, и спал с ней. И еще давал ей деньги. И знаете, потом выяснилось, что она берет у меня деньги и отдает их своему любовнику. А я уже нафантазировал, ну, что, мол, женюсь на этой девушке и увезу ее в Штаты. Я бы, наверное, этого не сделал, но подумывать подумывал об этом. И когда вдруг выяснилось, что она самая настоящая шлюха... Не знаю, как это я сразу не понял, но с молокососами вроде меня такие вещи случаются, это общеизвестно... И я подумал: может, ее убить? Вообще-то мне вовсе не хотелось ее убивать, не так уж я и разозлился, не до такой степени. И знаете, что я тогда сделал? Бросил курить, бросил пить. Бросил все эти вредные привычки.

— Прямо так сразу?

— Да, прямо так. И спросил себя: «А кем ты хочешь стать, парень?» И я проанализировал все свои поступки, представил, так сказать, всю картину в целом. Я был хорошим солдатом, довоевал до конца. Потом вернулся в Штаты и занялся бизнесом.

— Сами себя перевоспитали?

— Да я себя заново сделал! Изобрел, вот что! Назвался Чансом. А начинал жизнь совсем под другими именем и фамилией, которые не имели ничего общего с этим словом — Чанс. Итак, я дал себе новое имя, создал новый стиль жизни, и все сразу стало на свои места. А сутенерству выучиться нетрудно. Весь секрет в силе. Будете делать вид, что у вас есть сила и власть, и женщины сами придут и отдадут вам все. Поверьте, так оно и есть.

— И вам необязательно носить красную шляпу?

— Одеться, чтобы хорошо выглядеть, — это самое легкое. Важно другое: действовать и вести себя вопреки стереотипу. Тогда люди будут думать: он человек особенный.

— А вы особенный?

— Ну, не знаю. С девушками, во всяком случае, всегда поступаю честно. Никогда не бил, не угрожал. Ким захотела уйти — и что я сделал? Сказал ей: иди и будь счастлива.

— В общем, сутенер с золотым сердцем.

— А вы, я вижу, все шутите! Нет, я действительно о них заботился. И всегда мечтал о другой, прекрасной жизни, дружище!.. Правда, мечтал.