Восемь религий, которые правят миром. Все об их соперничестве, сходстве и различиях
Шрифт:
И в исламе, и в христианстве сильны мистические традиции, в которых опыт восприятия божественного побуждает относиться к представителям других религий, как к товарищам-паломникам, спутникам в таинственном путешествии к вечному и неописуемому
Ортодоксы рассчитывали на theosis, или обожествление («Божией милостью стать тем, чем Бог является по своей природе», – писал Афанасий Александрийский). Средневековые католики, такие, как Тереза Авильская (1515–1582), стремились к единству с Богом. Но так или иначе, христианский мистицизм подразумевал непосредственный опыт восприятия божественного. Христианские мистики прослеживали свои традиции вплоть до явления Иисуса охваченному экстазом Павлу и приближенности Иисуса к его Отцу, но периодами подлинного расцвета христианского мистицизма считаются Средневековье и Ренессанс. Подобно Блаженному Августину, который, как известно, молил Бога даровать ему целомудрие и воздержанность, «коими пока не обладал», святой Франциск Ассизский (1182–1226), гуляка и баловень из зажиточной семьи, обратился к «нищему житию» и единству с Богом в прославлении природы. Мистики-женщины, например, Юлиана Норичская (1342–1416), радовались женственному аспекту Бога. Майстер Экхарт (1260–1328) красноречиво высказывался
Безусловно путь от современного евангеличества и пятидесятничества к средневековому мистицизму долог и извилист: это путь от мегацерквей и убедительных проповедей в них о том, как голосовал бы Иисус, к Майстеру Экхарту. Но и Экхарт, и типичный пастор мегацеркви оба вовлечены в непрекращающийся христианский диалог о сотворении и распятии, о грехе и искуплении. Единственное преимущество пастора перед мистиком – простота его повествования: мы грешны, Иисус умер за наши грехи, и мы обретем спасение, если уверуем в Иисуса. Преимущество мистика перед пастором – в осознании, что порой не все так просто, как кажется. Иногда христианство невозможно выразить примитивными формулами греха и спасения, веры и труда. Мистик не видит ничего возмутительного и даже странного в том факте, что мать Тереза Калькуттская годами трудилась, не имея возможности даже представить себе присутствие Бога. Мистик понимает также, что сомнение неотделимо от истинной веры. Он знает это по той причине, что (как выразился Бог в Ис 55:8 по Новой международной версии, NIV), «мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути – пути Мои». Поэтому вера и сомнение – неизменные партнеры. Да, проблема христианства – грех, решение этой проблемы – спасение. Да, путь к этой цели – труд, или вера, или и то, и другое, по примеру святых или более заурядных «рыцарей веры». Но эти простые формулы никоим образом не подводят черту под тайнами главных символов христианства – Бога, Христа, Библии и Церкви. И большой вопрос гибели и процветания, смертности и созидания не только не получает ответа от веры (или, если уж на то пошло, от сомнения), но и по-прежнему ждет разрешения.
Глава 3
Конфуцианство: путь приличия
Религия или философия? (с. 118) Преодоление хаоса характером (с. 123) • Конфуций (с. 126) • Человечность и приличия (с. 129) • Мэн-цзы и Сюнь-цзы (с. 132) • Неоконфуцианство, новое конфуцианство и бостонское конфуцианство (с. 134) • Тигры Тайшаня (с. 138) • Стать человеком (с. 144)
Для многих жителей Запада конфуцианство по значимости сравнимо с китайским печеньем, в которое вложено предсказание. О конфуцианстве нам известно, вероятно, меньше, чем о какой-либо другой великой религии, а то, что, как нам кажется, мы знаем, нам не нравится. Конфуцианство – архаичные церемонии. Это бессодержательные ритуалы, банальные изречения, устаревший этикет и прочие средства поддержания статуса кво: жены кланяются мужьям, подчиненные пресмыкаются перед начальством, массы неизменно повинуются правящим властям. Можно ли представить себе что-нибудь более чуждое современности и ценностям гуманизма? Благодаря Просвещению и группе Beatles, мы радуемся новому и молодому, а Конфуций, который сам себя называл почитателем старины, велит нам уважать старших и умерших. В эпоху новомодных Эшли и Оливий конфуцианство встает на сторону допотопных Берт и Гертруд. Поэтому, делая выбор между конфуцианством и даосизмом, мы неизменно отдаем предпочтение свободе, спонтанности и естественности последнего. Если поискать в интернете имя «Конфуций», придется листать бесконечные страницы ссылок, начинающихся со слов «Конфуций сказал» (многие из которых почти непристойны или же смысл их убит какой-нибудь грамматической или синтаксической ошибкой), прежде чем доберешься до подлинных цитат. Напрашивается вывод, что само конфуцианство – анекдот.
Однако на протяжении длительного периода человеческой истории конфуцианство обладало более значительной властью, чем какая-либо другая религия. Можно почти с полной уверенностью причислить Конфуция к пяти наиболее влиятельным личностям в истории, зафиксированной в письменных источниках. И несмотря на то, что классические даосистские труды гораздо популярнее на Западе, «Лунь юй» (известный также под названиями «Беседы и суждения» и «Аналекты Конфуция»), авторитетный сборник высказываний и случаев из жизни Конфуция, конфуцианский аналог исламских хадисов, – одна из самых влиятельных книг мира. В сущности, ее власть над людьми со временем усиливается в большей степени, чем власть любых других писаний, – возможно, за исключением Библии. Конфуций еще до Сократа объяснил нам, что истинное знание – это знание масштабов своего невежества. Еще до Иисуса он же дал нам свою версию «Золотого правила нравственности» – «не делай другим того, чего не желал бы себе». Задолго до краха Уоллстрит Конфуций говорил: «Благородный муж знает, что такое нравственность. Низкому человеку известно, что такое выгода». Прежде чем мы полюбили романтические комедии Голливуда (и Болливуда), он советовал: «Куда бы ты ни шел, слушай свое сердце». И еще до импичмента президента Билла Клинтона Конфуций вопрошал: «Если ты не в силах быть честным и верным слову… можно ли рассчитывать хотя бы на то, что в ближайшем окружении не встретишь препятствий?»1
«Лунь ЮЙ» – одна из самых влиятельных книг мира
Некогда сторонние наблюдатели в один голос утверждали, что конфуцианство, по выражению немецкого социолога Макса Вебера, не просто помеха, а блокада на пути экономического развития2. Но теперь, с началом капиталистического бума в Восточной Азии, многие усматривают в послевоенных экономических чудесах в Китае, Японии и Корее незримую направляющую руку Конфуция. Да, Конфуций ценил знания выше, чем прибыль, а почтительность к родителям и преданность, акцент на которых он делал, могли способствовать развитию кланового капитализма в Японии и других странах. Но именно его упор на ценности образования стал мощной движущей силой недавних изменений в экономике Восточной Азии, именно конфуцианские ценности, такие, как трудолюбие, бережливость, преданность
Конфуцианство – западноевропейский термин XVIII века, которому в китайском языке соответствует выражение «жуцзя», или «школа ученых».
Многие усматривают в послевоенных экономических чудесах в Китае, Японии и Корее незримую направляющую руку Конфуция
Под «учеными» здесь подразумеваются знатоки пяти классических текстов, составляющих конфуцианский канон: метафизической «Книги перемен» («Ицзин» или «И-Цзин»3) – руководству по предсказанию событий человеческой жизни по 64 произвольно выпадающим гексаграммам; исторической книги документов «Шу-Цзин» – сборника исторических сведений и речей великих мудрых правителей древнекитайских династий, подробно рассказывающих о достоинствах жизни, подчиненной добродетелям; поэтической Книги песен и гимнов «Ши-Цзин»; древнейшей антологии китайской поэзии; социальной Книги обрядов «Ли-Цзи», регламентирующей этикет, представляющей общество как идеальный союз, направленный на взаимовыгодное сотрудничество; и исторических «Весен и осеней», летописи конфуцианского княжества Лу, в которых подчеркивается важность коллективной памяти для создания стабильного общества4.
Из этого «Пятикнижия» в настоящее время в Китае и на Западе наиболее известна книга «И-Цзин». Вероятно, ее популярность объясняется тем, что эта бесконечно занимательная книга гаданий служит также сборником мудрых высказываний о переменах и обстоятельствах, раскрывающих древние тайны рождения, смерти, преображения посредством непрестанного взаимодействия инь (женского начала, теневого, холодного, скрытого, пассивного, мягкого, податливого, Земли) и ян (мужского начала, яркого, горячего, очевидного, агрессивного, твердого, подчиняющего, Неба). Неоднократно переводившаяся на английский книга «И-Цзин» проделала долгий окольный путь в европейскую и американскую поп-культуру, оказала влияние на телесериал «Остаться в живых» (Lost), хореографию Мерса Каннингема, романы Филиппа Пулмана, музыкальные композиции Джона Кейджа и группы Pink Floyd.
Сегодня конфуцианство объединяют с даосизмом и буддизмом под общим названием «трех китайских учений». В отличие от Запада, где ревнивый Бог ревнивых монотеистических религий (иудаизма, христианства и ислама) предписывает людям выбирать одну и только одну религию, в Китае «три учения» мирно сосуществуют, сочетаются и смешиваются. Если иудеи, которые веруют в Иисуса, – абсурд для многих христиан и почти всех иудеев, то недостатка в даосистах, чтящих Конфуция, и конфуцианцах, поклоняющихся Будде, в Китае не наблюдается. Согласно известной китайской поговорке, «каждый китаец носит конфуцианский головной убор, одеяние даосиста и буддийские сандалии»5. Или, по другой поговорке, китайцы – конфуцианцы в работе, даосисты на отдыхе и буддисты, когда речь идет о смерти. Поэтому если наугад начать обзванивать жителей Китая и, как делают в Америке во время опросов, спрашивать их, исповедуют ли они религию, и если да, то какую, почти все респонденты затруднятся с выбором только одного ответа.
Конфуцианство – только одно из «трех учений», однако оно в большей степени, чем даосизм, буддизм и даже коммунизм сформировало китайские нравы и китайское мышление. Вопрос о том, как расценивать этот дар – как преимущество или обузу, как тайный ингредиент, придающий особый характер китайской цивилизации, или как смрадный пережиток умирающего феодального прошлого Китая, – остается открытым. Бесспорна лишь значительная роль, которую конфуцианство уже сыграло в образовании китайского склада ума, политики, экономики и общества. На протяжении примерно двух тысячелетий конфуцианство было официальной традицией Китая, его уроки о том, как стать человеком с помощью образования, этики и обрядов, за это время успели изучить и усвоить в Корее, Японии и Вьетнаме. Классическое конфуцианское «Пятикнижие» стало основными текстами китайских школ начиная с 136 года до н. э., и на протяжении тысячелетия с лишним единственный путь к службе в многочисленных государственных учреждениях лежал через экзамен на знание этих текстов. Благодаря движению реформаторов-неоконфуцианцев при династии Сун (960-1279 годы н. э.) четыре основные книги конфуцианства – «Лунь юй», «Мэнцзы», «Да сюэ» («Великое учение») и «Чжун юн» («Учение о Середине») – к 1313 году н. э. вытеснили «Пятикнижие» как тексты для изучения в учебных заведениях и сдачи экзаменов на должность чиновника. Такое положение вещей сохранялось до 1905 года.
Для того чтобы работать на китайское правительство, уже незачем знать, «что сказал Конфуций», однако такие конфуцианские ценности, как почтение к древности, уважение к образованности, почитание старших, уважение к родителям, продолжают оказывать заметное влияние на действия обычных людей в сфере политики и бизнеса, в светском общении, в стремлении к гармонии с небом, и не только в Китае, но и повсюду в Юго-Восточной Азии. Невозможно понять современную жизнь материкового Китая, Тайваня, Гонконга, Японии, Южной и Северной Кореи, Сингапура или Вьетнама, не принимая во внимание падающую на эти страны длинную тень конфуцианства. Преклонение китайцев перед Коммунистической партией Китая отчасти объясняется конфуцианской восприимчивостью, как и успехи китайской экспортной экономики, основанной на промышленном производстве. Несмотря на то, что даже в Восточной Азии сравнительно немногие называют себя конфуцианцами, конфуцианская восприимчивость свойственна почти всем тамошним буддистам и даосистам. Сотни миллионов восточноазиатских синтоистов, христиан, мусульман и марксистов также в глубине души конфуцианцы. Как и азиатоамериканцы из «образцового меньшинства», которые демонстрируют превосходные результаты и в учебе, и в работе по меньшей мере отчасти благодаря почтительному, граничащему с верой отношению к таким конфуцианским ценностям, как образование, упорный труд и семья. США часто называют единственной уцелевшей супердержавой планеты, но мощной китайской экономике принадлежит более одного триллиона государственного долга США. Следовательно, эти две страны – партнеры в интимном танце не только должников и кредиторов, но и сторонников христианских и конфуцианских ценностей. По всем перечисленным причинам конфуцианство, несмотря на сравнительную безвестность на Западе, выделяется среди величайших мировых религий, уступая только исламу и христианству и опережая оставшиеся компоненты «трех учений» – буддизм и даосизм.