Восемь религий, которые правят миром. Все об их соперничестве, сходстве и различиях

Протеро Стивен

Конфуцианство отчасти сдало позиции даосизму и буддизму при династии Тан (618–907 годы н. э.), но возродилось при династии Сун (960-1279 годы н. э.), когда под названием «Учение о принципе» (для жителей Запада – неоконфуцианство) оно вновь стало преобладающим интеллектуальным импульсом в Китае.

Дополнение «нео-» конфуцианство получило благодаря двум основным обстоятельствам. Первым стала готовность неоконфуцианцев без зазрения совести заимствовать идеи у буддистов и даосистов. Точно так же, как мусульмане отвергали аскетизм христианских монахов, неоконфуцианцы противились аскетическим побуждениям буддийского и дао-систского монашества. Вместе с тем неоконфуцианцы заимствовали из «трех учений» различные духовные практики, в том числе медитативное «безмолвное восседание». В понимании неоконфуцианцев культивирование почтительности было неразрывно связано со стремлением к мудрости при получении конфуцианского образования, которое

к тому времени включало обширный набор умственных, физических и духовных практик – «чтение книг, безмолвное восседание, отправление обрядов, физические упражнения, каллиграфия, арифметика, эмпирическое наблюдение»²⁹.

Вторым ключевым обстоятельством стало преобразование конфуцианского канона. Под руководством Чжу Си (1130–1200), наиболее выдающегося конфуцианского мыслителя времен династии Сун, отправной точкой для обучения стало уже не классическое «Пятикнижие», а «Четверокнижие». С XIV по ХХ век «Лунь юй», «Мэн-цзы», «Великое учение» («Да сюэ») и «Учение о середине» («Чжун юн») составляли основу для экзаменов на звание чиновника в Китае. Общим следствием этой переориентации стало большее внимание, уделяемое метафизическим и духовным вопросам того рода, от которых отмахивался Конфуций, но которые были хлебом насущным (или, в данном случае, рисом) для буддистов и даосистов.

Вместе с тем неоконфуцианцев отличал от буддистов и даосистов акцент на этической и исторической сторонах учения, а также приверженность идеям разума и гуманизма. Если даосистов духовность уводила от мира, то все ведущие мыслители в период становления неоконфуцианства были политическими деятелями.

Кое-кто видит прообраз философии американского прагматизма в высказываниях еще одного выдающегося неоконфуцианца, Ван Ян-мина (Ван Шоужэня, 1472–1529). Прежде конфуцианцы творчески сочетали сакральное и мирское, Небо и человечество. Ван Янмин сделал то же самое для мысли и действия. Нельзя по-настоящему познать что-либо без действия в соответствии с этим познанием, и нельзя сделать что-либо, пока не приобретешь познаний, необходимых для этого дела, утверждал он. «Знание – начало действия, а действие – завершение знания»³⁰.

На протяжении большей части XX века конфуцианство оставалось забытым. Многовековая традиция конфуцианских экзаменов на звание чиновника была упразднена в 1905 году, официальные жертвоприношения в память о Конфуции прекратились в 1928 году. В первые годы после основания Китайской Народной Республики в 1949 году кое-кто еще поговаривал об интеграции коммунизма и конфуцианства. Но в разгар политической драмы «культурной революции» Конфуций получил клеймо отрицательного персонажа. В ходе антиконфуцианской кампании 70-х годов XX века нападкам подверглись «четыре пережитка» – конфуцианская культура, идеология, обычаи и привычки, их вытеснили «четыре новшества» (пролетарская культура, идеология, обычаи и привычки). Руководители коммунистической партии осуждали Конфуция как «врага номер один» и обвиняли конфуцианство во всевозможных тяжких преступлениях против новой марксистско-ленинской идеологии председателя Мао³¹. Следуя по стопам антиконфуцианской династии Цинь двухтысячелетней давности, хунвэйбины («красные охранники») собирали и сжигали конфуцианские книги, разбили статую Конфуция в храме его родного города Цюйфу. То, что некогда было сердцем и душой китайской цивилизации, коммунисты заклеймили как феодальный вызов, брошенный прогрессу, чуждые современности суеверия, орудие реакционных сил, сексизма и классового гнета.

Сегодня над Китаем вновь взошла звезда конфуцианства. Учебные конфуцианские курсы появились в университетах всей страны. Конфуция цитируют главы коммунистической партии, не в последнюю очередь Председатель КНР Ху Цзиньтао, в основе лозунга которого, «к построению гармоничного общества», лежит высказывание Конфуция («неизменная цель – гармония»³²). Книга «Конфуций от всей души», нечто вроде «бальзама на сердце конфуцианца», написанная преподавательницей факультета СМИ (и любимицей СМИ) Юй Дань, была распродана тиражом более десяти миллионов экземпляров³³. Проконфуцианский импульс в современном Китае настолько силен, что даже высказываются предположения, что конфуцианство вскоре вытеснит марксизм-ленинизм с пьедестала официальной государственной идеологии. Безусловно, до превращения китайской коммунистической партии в китайскую конфуцианскую еще далеко, но миллионы студентов во всем Китае сегодня изучают классические труды Конфуция и Мэн-цзы наряду с сочинениями Маркса и Мао, а иногда и вместо последних.

Это популярное возрождение сопровождалось еще одним, более философским, получившим название нового конфуцианства. Некоторые наблюдатели утверждают, что это новое явление – третья волна конфуцианства, в отличие от первой волны первого тысячелетия

и второй волны второго тысячелетия достигающая пика не только в Китае, но и во всем мире. Взяв на прицел стереотипные представления о конфуцианстве как о чем-то закосневшем и окаменелом, новые конфуцианцы заявили, что если Конфуций преобразил унаследованные им традиции, то их право и долг – преобразить само конфуцианство. По мнению моего коллеги из Бостонского университета, Джона Бер-тронга, новые конфуцианцы пытаются «хранить верность сути конфуцианских учений, но излагать их в современных, всеобщих терминах, в рамках диалога мировых культур»³⁴. Точнее говоря, новые конфуцианцы стремятся применить древнюю мудрость своих традиций к таким проблемам современности, как наука, либерализм, демократия и права человека, а попутно избавить эти традиции от сексизма и патриархальности. Новое конфуцианство, популярное в Китае, Тайване, Гонконге и США, утверждает: если конфуцианство может многому поучиться у Запада (в том числе западной философии и компаративной религии), то и Западу есть чему поучиться у конфуцианства. В непрекращающемся диалоге с западными философами и богословами новые конфуцианцы охотно превозносят идеалы свободы, равенства и братства, но настаивают на том, что их следует дополнить идеалами общности.

Миллионы студентов во всем Китае сегодня изучают классические труды Конфуция и Мэн-цзы наряду с сочинениями Маркса и Мао, а иногда и вместо последних

Кроме того, новые конфуцианцы также пытаются вынашивать идею истинно конфуцианского феминизма. В таких книгах, как «Мудрец и второй пол» Чэнъян Ли, они называют матерей Конфуция и Мэн-цзы источниками их вдохновения и строят собственные этические учения вокруг идеи равноправных взаимоотношений друзей, а не иерархических отношений правителя и подданного³⁵. Кроме того, новые конфуцианцы отмечают: если Платон и Аристотель спорили, является ли женщина человеком в полной мере, то ранние конфуцианцы всегда признавали, что женщина способна стать не только «цзюньцзы», но и мудрецом. Вероятно, главный источник конфуцианского феминизма – древнекитайская космология инь и ян, согласно которой женское и мужское начала взаимно дополняют друг друга и являются взаимопроникающими.

Одно из проявлений нового конфуцианства получило название «бостонского конфуцианства»; его наиболее видные сторонники – Ту Вэймин из Гарварда и Роберт Невилл и Джон Бертронг из Бостонского университета. Иронически подтверждая конфуцианскую (и фигурирующую в Еврейской Библии) мысль о том, что ничто не ново под солнцем, Невилл и Ту во многом воспроизводят спор Мэн-цзы и Сюнь-цзы. Невилл, священник Объединенной методистской церкви, называющий себя христианином-конфуцианцем, занимал пост декана школы богословия при Бостонском университете и служил в нем капелланом. В соответствии со своим христианским наследием, он эхом повторяет и представления Сюнь-цзы о греховности человека, и его же взгляды на ключевую роль «ли» в исправлении этих порочных наклонностей. В отличие от Невилла, Ту следует Мэн-цзы в вопросах о доброте, присущей человеку от природы. И если Невилл прослеживает корни конфуцианства до ключевого для Сюнь-цзы слова «ли», то ключевое слово для Ту, который, подобно Мэн-цзы, акцентирует внимание скорее на внутренней культивации, чем на ритуале, – это слово «жэнь». Но у этих двоих есть и нечто общее, а именно – убежденность в том, что конфуцианству незачем существовать исключительно в Китае или даже в Азии. Конфуцианство уже успешно эмигрировало из Китая в Японию, в Корею и Вьетнам. Так почему бы ему не обосноваться и в Бостоне?

Тигры Тайшаня

Признаюсь, я никогда не был большим поклонником конфуцианства, которое, впрочем, с давних пор интриговало и в то же время ужасало меня. Как большинство американцев, я ценю личную свободу и восстаю против риторики долга и обязательств, особенно когда эта риторика не звучит во мне, а исходит снаружи. Я не пользуюсь ярлыками – ни воображаемыми, в своей голове, ни в качестве наклеек для бампера, а если бы и решил воспользоваться, то, скорее всего, выбрал бы ярлык, напоминающий мне о необходимости скорее ставить авторитеты под сомнение, чем чтить их. Своих студентов, в том числе и младшекурсников, я прошу обращаться ко мне по имени.

В своих принципах я не одинок. США возникли в результате восстания против авторитетов, европейцы и американцы в равной мере подозрительно относятся к преподносимым истинам. Нас побуждают мыслить нестандартно, восхвалять «отщепенцев», маршировать под гимны нонконформизму Генри Дэвида Торо. Когда речь заходит о свадьбе или смерти, мы отвергаем типовые церемонии, которыми довольствовались наши дедушки и бабушки, сами пишем тексты клятв и просим развеять наш прах над любимым гольф-клубом или бейсбольной площадкой. Что может быть банальнее для бит-поколений, выросших на идеалах хиппи и «Дао дэ цзин», чем чопорная церемонность конфуцианства?