Восемь шагов по прямой
Шрифт:
По улице бежал сплошной, без просветов, лаковый поток автомобилей; Рогов улучил момент и юркнул в середину. Машины неслись большим сплоченным стадом, уносились назад дома и люди, и было тепло, играла музыка, и чуть-чуть кружилась от скорости голова: мальчишки озирались и бросали восторженные взгляды на Рогова.
Он высадил их у метро и сразу о них забыл. Еще оставалось время подъехать к бензоколонке и наполнить бак. Заправившись, Рогов поехал на тренировку.
У катка кучками стояли болельщики. Это было их постоянное место, да
– Молодец, Рог, в субботу хорошо бодался, - сказал кто-то из них.
Он привык не обращать внимания, когда его рассматривали в упор и когда отпускали реплики, хотя после неудачных игр реплики бывали обидными, и первое время ему стоило труда пропускать их мимо ушей, но потом он понял раз и навсегда, что всем всего не объяснишь. К счастью, плохие игры случались редко.
Вдруг Рогов снова увидел мальчишек. Дул пронизывающий ветер, и они поворачивались к нему то спиной, то боком. Он замедлил шаг, раздвинул толпу и приблизился к мальчишкам.
– Опять вы? Времени свободного много?
– недовольно спросил он. Они молча потупились.
– Почему бездельничаете?
– У нас отгул, - понуро ответил маленький.
– Отгул за прогул?! Знаю я таких!
– Нет, у нас правда отгул, - сказал высокий.
– Мы не врем.
Они стояли словно побитые. Он прошел несколько шагов и обернулся.
– Ладно, пошли...
Они недоверчиво переглянулись и стояли нерешительно, не зная, что делать.
– Ну, идите же!
– раздраженно повторил Рогов, и они кинулись за ним.
Болельщики смотрели с интересом.
– Может, и нас возьмешь?
– спросил кто-то.
Вахтер протянул Рогову ключ от раздевалки и бдительно перекрыл дорогу мальчишкам.
– Со мной, - сказал Рогов. Он снял трубку телефона, набрал номер и подождал, никто не ответил. Он положил трубку.
Втроем они прошли по коридору. Рогов открыл дверь, мальчишки осторожно вошли в раздевалку и стали озираться. Они стояли, как богомольцы в знаменитом храме, - едва дыша. Рогов любил приехать раньше всех и сосредоточенно, без спешки, переодеться.
Рогов разделся, медленно зашнуровал панцирь, медленно приладил пластмассовые щитки. Идти на лед не хотелось. Он давно уже шел на лед, как ходят на давнюю привычную работу.
Дверь распахнулась от удара, ворвался Пашка Грунин, весельчак и балагур, самый быстрый нападающий в команде.
– Привет!
– крикнул он живо и осекся. Потом, дурачась, поморгал.
– У нас пополнение?
– Привел двух классных игроков, - ответил Рогов.
– Вот это удача! Повезло команде! Согласитесь за нас играть?
Они ошалело молчали.
– Не хотят, - сокрушился Грунин.
– Брось, - улыбнулся Рогов.
– А тебе, Алексей, благодарность. Вот это кадры! Вы где раньше играли? "Бостон брюинс", "Монреаль
– Кончай, - сказал Рогов.
– Нет, Алексей, ты как знаешь, а я хочу расти.
– Грунин выскочил в дверь и вернулся с двумя парами коньков.
– Примерьте...
Они растерянно посмотрели на Рогова.
– Если хотите покататься, надевайте, - сказал он.
Они стали обуваться.
– Устроим совместную тренировку профессионалов, - Грунин показал на парней, - и любителей, показал он на Рогова и на себя.
В зале было сумрачно и холодно.
– Свет!
– заорал Грунин, прыгнул с порожка на лед и сразу, на одном толчке укатил к другому борту; его крик прозвучал гулко и одиноко в емкой пустоте темного холодного зала.
Электрик включил фонари. Лед засверкал, обозначилась цветная разметка, трибуны погрузились в полумрак.
Грунин заорал, засвистел и, очертя голову, принялся бешено носиться, бросая себя в крутые виражи; на тренировках он заводил всю команду. Он еще испытывал голод по льду и по скорости, даже усталость не могла его угомонить: на льду он все забывал.
Рогов и себя помнил таким, когда его волновал лед, а сила требовала выхода и рвалась наружу. Теперь он делал что нужно, не отлынивал и в игре отдавал что мог, но спокойно, без прежнего азарта.
Грунин без устали носился из края в край катка. Рогов стоял у борта и смотрел. Молодость, твоя молодость скользила, неслась стремглав по льду сумасшедшей атакой на чьи-то ворота, жестким напором, в реве трибун, при ярком свете - вперед, вперед, и некогда перевести дыхание, лишь скорость и восторг забивают дух.
Он стоял и внешне спокойно, даже безразлично смотрел на безостановочное движение напарника.
Так незаметно проскользят годы, прокатятся безоглядно по льду, размеченному цветными полосами зон, и так же, как до тебя другие, откатаешь свое ты, исчезнешь незаметно, уступив кому-то место. Так было всегда, вечный закон, другого нет, но трибуны по-прежнему будут нетерпеливо требовать и лихорадочно молить, и кто-то горячий и неопытный будет рваться в клочья, забыв себя, как ты когда-то, как сейчас Пашка, так будет после нас, - и что же дальше, что еще?
Он ступил на лед и стал медленно раскатываться вдоль борта, волоча за собой клюшку, как страшную тяжесть. Парни нерешительно вышли на лед и остановились.
– Веселей!
– крикнул Пашка через все поле.
Они нелепо выглядели на льду в своих куртках с блестящими пуговицами, в длинных брюках, с которых сзади на коньки свисали нитки.
Грунин подвез и сунул им в руки клюшки, парни медленно покатились, а потом стали горячиться, стучать клюшками о лед и неумело гонять шайбу.
– Не робей!
– крикнул Грунин и закружил вокруг них, засновал причудливыми резкими зигзагами, мелко-мелко сучил клюшкой, ведя шайбу, внезапно, без замаха ударял со страшной силой ею в борт и снова подхватывал.