Восемь-восемь, или Предсвадебный марафон
Шрифт:
Поэтому пока что Лесничий и Семь-сорок со знанием дела обсуждали порядок восстановления изувеченной Волжанки, попивая газировку и поедая приготовленные матерью Семь-сорок бутерброды, и заниматься чем-либо еще в такой прекрасный день категорически не желали. Из соседних гаражей доносились одиночные удары молотком по железу, изредка перемежающиеся визгом дрели и бульканьем разливаемой на троих бутылки. Мужская часть населения праздновала очередной день независимости.
Олег нетерпеливо топтался на месте, во все глаза высматривая тещу и Саньку. Надо же, действительно и двух дней с их разговора не прошло, как она уже
Когда он издали увидел знакомый тещин силуэт и сидящего в коляске сына, то не удержавшись, кинулся к ним со всех ног. Даже не успев толком поздороваться, он схватил Саньку в охапку и высоко-высоко подбросил, как обычно делал каждый вечер, когда не слишком поздно возвращался с работы. Нина Михайловна только и успела, что охнуть. Санька же, даже и не думая пугаться, радостно завопил что-то нечленораздельное. Наконец, вернув Саньку с небес на землю, Ликвидатор виновато поднял глаза и невпопад брякнул:
— Я из него космонавта сделаю. Гагарина.
— Ну, это еще поживем — увидим, — произнесла вновь обретшая дар речи теща. — Думаю, минут двадцать у вас точно есть. В последний момент Ленка сама решила идти на прогулку, пришлось срочно заставлять ее мыть посуду и полы. Слегка повздорили, да ерунда все это. Лучше рассказывай, как у тебя дела?
— Да что мне рассказывать? — протянул Олег, качая Саньку на коленях и показывая ему козу, — живу, работаю. Вот, в выходные очередные соревнования судил. Чего у меня нового может случиться? Лучше про себя рассказывайте. Как Санька? Не болел? Зубки не беспокоили?
— Да пока Бог миловал. Еще один вылез, но без проблем. Ни температуры, ни криков. Правда, в весе пока не поправляется. Я уж смеюсь: вертится, как егоза, где там поправляться! Все в движение уходит.
— Вроде всего ничего не видел его, а так смотрю: вроде подрос. Хотя, может быть, мне и кажется. Говорить еще не начал?
— Ну, ты хочешь, чтоб тебе все и сразу! Рано еще, погоди. Вот годик исполнится, тогда жди. А в полтора уже такая говорушка будет — еще замучаешься его слушать. Нет, Санька нас радует, хороший хлопчик — ласковый, шустрый. Я вот единственно, чего боюсь — розетки у нас в квартире обычные, открытые, не как у вас. Да и расположены низковато. Когда Санька по полу шарится, у меня все время душа не спокойна. Пальчики-то тонюсенькие, что стоит в розетку сунуть?
— Да, непорядок. Заменить надо. Я завтра смотаюсь на рынок, закуплю все, что нужно.
— А что толку-то? Из меня электрик, как из Папы Римского — Мисс Вселенная. Ленку вообще к этому подпускать нельзя, у нее прямо-таки электрокретинизм, по другому назвать просто язык не поворачивается. Не поверишь, буквально позавчера чайник спалила! Не проверила, что он пустой, да так в сеть и воткнула! Искрило, как фейерверк. Короткое замыкание, пробки повышибало. Кошмар! Сейчас в стареньком, эмалевом чайнике воду кипятим. Все равно ж денег на новый нет. Хорошо еще хоть я его сохранила, не выбросила. А то Ленка голосила: хватит рухлядь хранить! Весь дом хламом забит! А что бы мы сейчас делали без этого хлама, а?
— А давайте я вам денег дам? Все равно ж вы всю свою зарплату на Саньку тратите, так ведь! Ну, будто я вас не знаю! Наверняка сами на картофельном супе сидите, лишь бы у Саньки молоко и кефир не переводился. Да еще этот чайник…
— Знаешь, Олег, я даже привередничать не буду. Деньги нам будут очень кстати, сам понимаешь. Ленка хочет на работу выйти, но когда это случится —
— Нина Михайловна, вот, держите! Все, что в карманах есть. В следующий раз еще принесу, как раз аванс должны выдать. Вы уж извините, знал бы — побольше захватил, а то как-то неудобно вышло.
— Да что ты, Олежек! Это мне перед тобой извиняться надо! Занимаюсь вымогательством по полной программе.
— Какое там вымогательство! Полно вам, Нина Михайловна! Совсем меня в краску вогнали.
— Олежек, понимаю, что тебе сейчас тоже больно и обидно, но прошу, подумай: как вам помириться с Ленкой? Не дело это так собачиться. Вы ведь оба из крайности в крайность носитесь: то любовь до гроба, то ненависть до пены изо рта. Ленку сейчас бесполезно на эти темы пытать, она удила закусила. Аж визжит, когда твое имя слышит. Но должен же быть хоть один в паре здравомыслящий, кто первый шаг сделает! Ты сильнее, ты мужчина — ну попробуй ты Ленку успокоить и вернуть! Были бы вы просто обычной парой, так и полбеды. Поссорились, разбежались — и дело с концом. Но у вас-то уже наследник растет, а это уже совсем другой коленкор выходит. Ему-то ваши претензии друг к дружке глубоко фиолетовы, лишь бы у него папа и мама были.
— А они у него и так есть. А то, что порознь — так это, извините, к своей дочке обращайтесь. Это она всю кашу заварила, а раз так — пусть сама и расхлебывает. Как Санька родился, она только и делала, что на меня рычала, а стоило мне один раз сорваться — сразу же сбежала.
— Олежка, да выяснять, кто прав, кто виноват — это сейчас не главное. Оба хороши! Нельзя родителям между собой воевать из-за всякой ерунды да амбиций. Уж поверь мне, старой тетке! Ну, пойди ты мне навстречу, помирись с Ленкой! Лучше уж худой мир, чем такая ссора, как у вас.
— Нина Михайловна, при всем моем к вам уважении — нет. Я перед Ленкой унижаться не намерен. Сама решила удрать, пусть сама и возвращается. Тогда и поговорим. Она меня с дерьмом смешала, гадостей наговорила, что Санька — не мой сын. И как я теперь с ней должен общаться после этого?
— Да прости ты ее, дуру! Язык, что помело, мелет — сама не знает что. Сам же знаешь, что Санечка — твой и ничей больше. Это она в запале наговорила, лишь бы тебя побольнее ударить…
— Ну вот, вы же сами сказали: чтобы меня побольнее ударить. И как я должен после этого к ней относиться? Нет, Нина Михайловна, воспитательные беседы вы с дочерью проводите, а меня учить — не надо. Единственное, что могу обещать, так это то, что больше звонить вам домой не буду, чтобы с Ленкой еще сильней не поругаться. А что касается мира во всем мире — увольте. Я первый шаг из принципа делать не буду. Меня унизили, меня оскорбили, а мне как в заповедях — вторую щеку подставлять? Вот уж дудки! С Ленкой мириться, да еще так униженно, мол, прости Леночка, я так больше не буду — это себя не уважать.
— Ну что ж, Олег, дело твое. У тебя своя голова на плечах, вот и думай. За деньги — спасибо тебе огромное. Если бы только знал, как они нас сейчас выручат! А насчет Ленки — подумай о том, что я тебе сказала. Я же не призываю тебя немедленно забыть все обиды и начать все заново. Сам знаешь, что, по крайней мере, в данный момент, это невозможно. Ты Ленку сам прости, внутри. И себя прости. А как сможешь с этим справиться, тогда и будешь думать, как мосты налаживать.
— Что-то вы чудно говорите, Нина Михайловна! А себя-то мне за что прощать?