Восемь
Шрифт:
— Держи, парень. Подними голову и сделай глоток, — дает указания голос, и горлышко бутылки из темного стекла появляется перед моим туманным взором.
С трудом раскрываю свои потрескавшиеся губы, и бутылка наклоняется. Теплая жидкость выплескивается мне в рот и обволакивает язык. Колючий жар скользит вниз по горлу, обжигая саднящий пищевод, когда я захлебываюсь и жадно глотаю, тепло разгорается сильнее и становится адским пламенем в моем желудке.
— Эй, парень, не так быстро. У меня тут убойное пойло. В твоем состоянии нельзя пить его залпом, — предупреждает незнакомец и убирает бутылку от моих губ. —
— От своей жены, — каюсь я на выдохе, который обжигает. — Я убегаю от своей жены, от своих детей и своей семьи.
От признания у меня опускаются плечи, грудь раскрывается с болью, яркое солнце выжигает мои обнаженные внутренности, превращая их в пепел. Сказав эти слова, поделившись своей правдой с незнакомцем, мне должно стать легче, но этого не не происходит. Наоборот, на моей шее затягивается петля, душит меня, лишая голоса.
— А ты их любишь? — задает он простой вопрос спустя какое-то время, нарушая тишину между нами.
Я втягиваю воздух, делаю глубокий вдох, который отдается шумом в моих легких и разгоняет туман в моей голове.
— Больше всего на свете, — признаюсь я, наконец. — Но это ничего не меняет. Любви всегда мало.
Впервые за все это время поворачиваю голову к незнакомцу, и останавливаю взгляд на утратившем вкус к жизни лице, наполовину заросшем неухоженной бородой. Проницательные голубые глаза пристально смотрят из-под густых седеющих бровей, морщинки на лбу сопровождаются усталой, но дружелюбной улыбкой, которая не скрывает отсутствие нескольких зубов.
Он ухмыляется, глядя на меня, вероятно, ему приятно, что я никак не отреагировал на его внешность. Мужчина выглядит так, будто не мылся несколько месяцев, а может быть, даже лет, и теперь, когда все мои чувства медленно возвращаются, я ощущаю, что и запах от него соответствующий.
— Хочешь еще глотнуть? — спрашивает он, раскачивая передо мной дешевым виски в полупустой бутылке, коричневое стекло напоминает мне о гневе, который все еще бурлит.
Качаю головой и выдаю ему фразу, надеясь, что она выражает благодарность:
— Я в порядке, спасибо.
На что незнакомец пожимает плечами и подносит бутылку к своему рту, чтобы сделать большой глоток.
— Мне же больше достанется, — продолжает он, когда отрывается от бутылки.
Если бы я чаще вел себя как живой, то содрогнулся бы от мысли о том, что пил из одной бутылки с этим бомжом, но у меня не получается заставить себя волноваться по этому поводу. Он проявил ко мне доброту, в то время как многие просто прошли мимо. Мужчина поделился тем, что имеет, и не попросил ничего взамен. И только потому, что он, очевидно, бездомный и ему нужно хорошенько помыться, не опровергает тот факт, что он гораздо человечнее меня.
— Знаешь, можно очень сильно кого-то любить, — продолжает размышлять мужчина после долгой паузы. — И можно потерять себя в процессе.
—Я не потерял
— Тогда обрети их заново, — отвечает он, как будто все в жизни так просто, и я смотрю на него. Буквально. На его одежду, которая слишком мала для него и слишком теплая для солнечного дня. На пятна на его руках и грязь на штанинах. На обувь без шнурков; левая подошва отклеилась, образуя открывающийся «рот», который пока еще «не говорит» всей правды.
У этого человека нет ничего, по сравнению со мной.
Ничего.
А я еще сижу и нагло беру что-то у него.
Его поддержку.
Его выпивку.
Его советы.
Я беру все это, в то время как моя жизнь ждет меня в слишком маленьком доме, где немного жарко в этот солнечный день, потому что я отказываюсь открывать окна и впускать свежий воздух. Она ждет меня в каждом пятне на моей душе, которые появились от вины за то, что я бросил своего маленького сынишку и стал никчемным отцом для своей дочери. Возле туфель, которые продолжают стоять в коридоре, хотя их хозяйки уже нет. Тех самых туфель, которые оставляют огромную дыру в наших жизнях, и которые я все еще отказываюсь убрать. И правда в том, что мне нужна эта боль, чтобы помнить.
Это все, что осталось от нее.
Ложь.
Я должен считать себя богатым человеком, ведь моя жена оставила мне такие сокровища.
Но веду себя как нищий.
— Я попробую, — говорю я, признавая свою вину, которую медленно начинаю чувствовать.
Бездомный улыбается мне своей широкой улыбкой; его рот с несколькими отсутствующими зубами выражает гордость за меня, незнакомца для него.
— Не будь к себе так строг, — заявляет мужчина и начинает собирать свои вещи в потрепанный рюкзак. — Найди минутку. Сядь поудобнее и восхитись тем, что дала тебе жизнь.
Убедившись, что ничего не забыл, он накрывает мою руку своей и легонько сжимает ее, чтобы подчеркнуть серьезность своих слов.
— Пусть горе смягчит тебя, не превращая в камень. Пусть боль в твоем сердце сделает тебя мудрее, собери все свои страдания и сделай их своей силой. Не важно, что бросает тебе жизнь, ты все еще здесь, и все еще можешь извлечь урок. Гордись этим, гордись тем, кто ты есть, а если не можешь, то гордись тем, кем ты можешь стать. Поверь мне, — говорит он, встает и перекидывает лямку рюкзака через плечо, встряхивая бутылку в руке, чтобы придать своим словам особое значение. — Ты не захочешь закончить как я, поэтому иди домой к своей семье и люби их так сильно, насколько это возможно. Потому что любви никогда не бывает слишком много.
А потом он уходит. Ковыляет в парк, который простирается перед нами зеленым морем, пока не исчезает из моего виду.
Я никогда не говорил ему, что скорблю.
Думаю, мне и не нужно было; они висят на моей шее неоновой вывеской — яркой и кричащей, и которую невозможно пройти мимо: «Этот человек потерял жену. Пожалейте его».
Размышляю над его словами, а солнце начинает медленно садиться. Прохожие стараются обходить скамейку, на которой я неподвижно сижу, предпочитая пройти дальше по дорожке к другой лавочке и притвориться, что меня не существует.