Восемьдесят восемь дорог
Шрифт:
Я сидел на «сковородке», будто перед отъездом в незнакомую грустную дорогу. Последние минуты перед прощанием всегда дороги и тяжелы. Сейчас редакция стала для меня особенно близкой и родной. Прощай, мой милый «катафалк» возле двери, прощайте, замусоленные папки с письмами, которые я забыл убрать в ящик. Прощайте и вы, Расул Расулович. Не хочу оправдываться. Скажу только — и редакторы иногда ошибаются…
Шло время, а Расул Расулович не гнал меня, не кричал, не топал ногами. Сначала он прочитал какую-то заметку, потом положил
— Когда редактор дает задание, надо слушать. Кстати, чего ты улыбаешься? Тут нет ничего смешного.
Расул Расулович повторил все сначала. Мы отправляемся на поиски Лунева и его побратима Давлятова. Десять человек. Расул Расулович выпросил денег в горкоме комсомола. Остальные, мы заработаем сами. Мы будем писать в газету корреспонденции, печатать странички из дневников, будем изучать в пути свой родной край.
— Надо достать пару палаток, — сказал Расул Расулович. — Ты поищи завтра, Саша. Может, у геологов… И списочек участников похода набросай. Хоб?
— Сделаем, Расул Расулович.
— Прекрасно… вопросы есть?
Меня мучил один вопрос. Я отважился и, будто мимоходом, спросил:
— Расул Расулович, кого назначим старшим?
В комнате горела только настольная лампа с черным, похожим на лошадиное копыто абажуром. Мне были видны лишь освещенный белым светом лист бумаги, правая рука редактора и кончик его острого и темного от жестких коротких волос подбородка.
— Я думаю, надо подобрать толкового и расторопного человека, — сказал Расул Расулович. — Горком поможет. Не волнуйся…
В душе у меня беззвучно оборвалась какая-то нитка. Она связывала меня с тем делом, которое я решил распутать и довести до победного конца вместе с Олимом, Муслимой и сибирским мальчишкой Игнатом. Теперь это дело у меня хотели отнять и поручить какому-то «толковому и расторопному человеку».
Я стоял возле редактора и ждал, хотя ждать мне было уже, по существу, нечего. Расул Расулович прочел юнкоровскую заметку, подчеркнул что-то красным карандашом и спросил:
— Ну, что у тебя еще?
— Больше ничего, Расул Расулович.
Он взял новую заметку, перелистал странички, посмотрел на подпись и положил возле себя.
— Ты, Саша, сходи к Игнату. Расскажи ему о походе. Хоб?
— Хоб, Расул Расулович.
— Надо, чтобы он скорее перезнакомился с ребятами и подружился.
— Хоб, Расул Расулович, хоб…
Утром в редакцию я не пошел. У меня было задание — достать две палатки. Я надел для солидности свою новую клетчатую куртку, нацепил галстук и вышел из дома. И тут возле самого крыльца я увидел Олима Турдывалиева. Глаза у него были заспанные, штаны и рубаха смяты. Похоже, этот гражданин всю ночь сидел на скамейке у подъезда и ждал меня.
Я поздоровался с Олимом и даже справился о его здоровье. Олим пожал руку, ответил, что на здоровье не жалуется, и зашагал рядом со мной. Он даже не спросил, желаю я или не желаю, чтобы всякие посторонние тащились за мной хвостом.
Идти рядом с человеком, который считает тебя своим другом, и молчать неприлично. Тем более Олима молчаньем не воспитаешь. Не такой это человек. Я рассказал Олиму про вчерашний разговор с редактором и еще про то, что я иду сейчас к геологам доставать палатки для похода. В путь отправится десять ребят. Разумеется, самых деловых и расторопных.
Олим услышал про поход и сразу же просиял. Это был человек практической складки. Загибая один палец за другим, он начал подсчитывать, сколько мы возьмем в поход крупы, сахару и так далее. Не упустил Олим и чисто административные дела. Меня он назначил на пост начальника похода и главного распорядителя кредитов, себя — заместителем, Муслиму — поваром и медицинской сестрой, а Игната — завхозом, поскольку он человек расчетливый и бережливый.
Должность заместителя как-то сразу придала Олиму особый вес и осанку.
— Между прочим, палатки мы достанем в два счета, — сказал он, — У меня во Дворце пионеров знакомый. — Пойдемте, рафик Нечаев. Со мной не пропадете.
Олим подробно проинструктировал меня, куда именно идти, с кем говорить и как выпрашивать эти палатки.
— Во Дворце есть секция «Изучай свой край», — сказал Олим. — Там этих палаток тьма.
— Им же самим нужны…
— Не, им не нужны, — сказал Олим, — Они энциклопедию зубрят.
— Сочиняешь?
— Между прочим, Александр Иванович, я не сочиняю. В прошлом году они везде ходили, даже в Гарме были. А теперь там вместо руководителя чурбан. Честное слово!
Я сделал Олиму замечание. Нельзя разбрасываться такими словами. К тому же взрослые — есть взрослые. Дети не всегда в состоянии понять и оценить их поступки.
Олим смотрел в землю. По лицу его неровными пятнами разлился густой румянец. Пальцы на руках чуть-чуть вздрагивали. Мне стало жаль его.
— Ты, Олим, не обижайся, — сказал я. — Кто-то распустил слухи про вашего руководителя, а ты повторяешь. Так нельзя…
— Я не от других знаю, — глухо сказал Олим, — я знаю от себя. Я у него в секции был. Он меня кружком обвел.
— Каким кружком?
— Обыкновенным. Я говорю: «Хватит энциклопедию зубрить, пошли в поход», а он говорит: «Это не твое дело. Я тебя кружком обведу».
— Интересно… А дальше что?
— Ничего. Взял журнал и обвел мою фамилию кружочком. После этого я секцию бросил. А больше ничего не было. Это все.