Восемнадцать капсул красного цвета
Шрифт:
Ильино все больше заволакивало дымом, пожар разгорался.
«Ну не может же быть так, чтобы везде сразу? Должно же остаться место, где всего этого нет. Нужна машина, желательно внедорожник. – И Чужинов перевел взгляд на «пробку» у моста. – Например, вон тот японец вполне подойдет: видно же, что подготовлен явно не для понтов по городу. Да и оружие должно быть в патрульной машине». Насколько уверенней он бы себя чувствовал, пусть и с этим огрызком – АКСУ. Или пусть даже пара пээмов: стрелять сразу с двух рук навык имеется – в его родных войсках
Эти гадины, а что они? В конце концов, они не умеют снимать одним выстрелом в голову с дистанции, на которой противника невооруженным глазом даже не разглядишь. Или из засады в упор внезапной очередью. Их, этих гадин, и не видно, кстати. Даже та парочка, что возле «Днепра» была, куда-то испарилась.
Глеб прикидывал варианты подхода к мосту, а руки были заняты другим. Выбрасывателя у ружья не имелось, и потому он раз за разом переламывал ружье, разряжал его, стучал кистью с зажатыми в ней патронами по бедру, после чего снова вгонял их в стволы. Раз, другой, третий, десятый, двадцатый. Автоматизм за полчаса не наработаешь, но лишним не будет: глядишь, в нужный момент и без заминки обойдется, которая бывает ценою в жизнь.
«Если подогнать джип к подножию холма, а Кошелев с внуком будут меня уже там поджидать, тогда им только и останется, что в него вскочить. А потом, потом как карта ляжет: какими бы ни были быстрыми эти гадины, но за машиной им не угнаться. Медлить смысла нет – скоро стемнеет. Попросить пистолет у Кошелева? Вряд ли он его даст и правильно сделает».
– Как вы себя чувствуете, Андрей Владимирович? – обратился он к нему. Возможно, придется помочь ему спуститься с холма. Или на себе отнести.
– Мне уже лучше, Глеб. Только ты вот что: выбрось-ка все это из головы.
– Что именно, Андрей Владимирович?
– То, что задумал, Глеб. – Кошелев пошевелился, и лицо его болезненно скривилось. – Не стоит, поверь мне. Будь я в лучшем состоянии, можно было бы и попробовать, но не в одиночку.
– Но машина, Андрей Владимирович…
– Глеб, вот что я тебе скажу: все намного страшней, чем может показаться, успел я «налюбоваться» тем, что творилось там, внизу. Сейчас, отойду немного, и мы пешочком, пешочком… так будет надежнее, поверь.
Слова Кошелева прозвучали больше как просьба, нежели как увещевание.
– Хорошо, Андрей Владимирович, я останусь, – пожал плечами Глеб.
Понятно все: беспокоится Кошелев не за себя, практически беспомощного, и тем более не за него – за внука. Останься тот один, и что его ждет?
– Кто-то едет. – Егор выглядел на удивление спокойным, Глеб мальчишку даже зауважал.
Мальчишка не мог не слышать их разговор, а именно утверждение деда, что такое, как здесь, творится сейчас повсеместно. Но он не приставал к деду с бесконечными вопросами: «А с мамой ничего не случится?» – и тому подобное.
Звук мотора все приближался, и по нему было понятно, что из машины стараются выжать все. Наконец показалась и она сама – паркетник не из дешевых,
Джип остановился примерно на том месте, где Чужинов бросил мотоцикл. Выходить из машины никто не стал, наоборот, завизжали по асфальту шины, и она начала разворачиваться. Она уже почти развернулась, когда из кустов облепихи, что росли на противоположной стороне дороги, молнией выскочила темная тень и бросилась к авто. Даже с холма, на котором они находились, было слышно, как со звоном разбилось дверное стекло.
Внутри джипа раздались испуганные крики, причем не одного человека, нескольких, один из них явно принадлежал женщине. Из кустов появлялись все новые тени, и вскоре машина стала очень похожа на те, которых так много было вокруг: с выбитыми окнами, с потеками крови по пыльным дверцам. Глеб вздрогнул: такое могло случиться и с ним, когда он остановил мотоцикл.
– Повезло тебе, Глеб, – услышал Чужинов голос Кошелева. – Тебе повезло, – повторил он. – Или, возможно, есть какая-то другая причина?
Другая причина? Мотоцикл тарахтел так, что его слышно издалека. Хотя… Уже на асфальте у «Днепра» сдох генератор: не привык мотоцикл к таким дальним вояжам, и сюда Глеб добирался на аккумуляторе. И если верно то, что утверждает Кошелев… Хотя, может быть, и действительно ему просто повезло.
Кошелев умер ночью. Возможно, его погубило то, что они перебрались на соседний холм, подальше от дороги и моста, и на этом настоял он сам. К подножию Андрей Владимирович шел еще своими ногами, опираясь на внука, но вверх по склону Чужинов практически нес его на себе.
На ночлег они расположились у раскидистой сосны. Когда-то очень давно дерево лишилось верхушки и потому выросло похожим на гигантский куст. Вторая половина ночи прошла в полудреме. Под утро его стало клонить в сон так, что веки, казалось, налились свинцом и закрывались сами собой.
– Ты бы вздремнул, Глеб, я уже выспался.
В сереющем рассвете лицо Кошелева выглядело особенно бледным, но голос как будто бы звучал бодро.
– Как вы, Андрей Владимирович?
– Нормально, Глеб, нормально, спи, разбужу.
Чужинов прижался спиной к стволу сосны, накинул капюшон толстовки на голову, сунул руки под мышки – куртку отдал Егору, ему нужнее. Под утро значительно посвежело, и все же спать хотелось до одури. Казалось бы, с чего уставать, но за день он вымотался так, что чувствовал себя как будто выжатым.
«Нервы, все нервы, больше всего всегда пугаешься неизвестного».
Поерзал, устраиваясь поудобнее, несколько раз положил руку на лежавшее рядом ружье, как бы примериваясь, и заснул.
То, что Кошелев умер, Глеб понял сразу, едва открыв глаза. Было уже светло, вовсю пели птицы, радуясь новому дню, встретить который Кошелеву не пришлось. Чужинов взглянул на Егора, завернувшегося в его куртку и свернувшегося калачиком.