Вошь на гребешке
Шрифт:
Лимузин пересек мост и нагло разрезал тело городской пробки, под вой и улюлюканье своей же свиты втянул длинное тело в ворота древнего замка, чем-то смутно напоминающего жильё людей Нитля. Так поделка напоминает работу мастера. Милена поморщилась. Эти стены никто не осаждал. Они - иллюзия. Настоящие, омытые кровью, люди сами обрушили и сравняли с грязью. Глупые люди, уверенные, что прошлое остается позади и не умеет нагнать и подмять. А оно - курьерский поезд, хорошее сравнение из какой-то книги. Оно накатывает, порой настолько сильное свершенными ошибками, что у будущего нет
– Выйти и проследовать по лестнице, желательно быстро, - скороговоркой оповестил один из соглядатаев.
– Это в ваших интересах.
– На госслужбе?
– поинтересовалась Милена.
Оба красноречиво не отозвались.
– И опять внутренние, - добавила Милена.
Ей согласно промолчали в ответ. Стало окончательно ясно: в поле зрения не будет ни одного существа из исподья. Только люди. Хормы, скорее всего, залегли на парадных красных стенах. В начальной фазе прыжка на короткую западную тропу вальз уязвим, его можно остановить. Хормы - они и есть враги для запада. И запад без добавки хоть малой толики юга перед ними пасует. Конечно, если хормы накачаны под завязку силой, а вальз не имеет опыта и остался совсем один.
Лимузин миновал временное, недавно выставленное оцепление и замер у белого здания. Почти квадратного, украшенного парадной лестницей.
– Бегом до дверей, за мной, не отставая. Встать на указанном месте и далее не проходить, - перечислил "внутренний", который сидел левее от Милены.
Он первым покинул машину и, не оглядываясь, пробежал наверх по лестнице. Милена накинула капюшон и в точности исполнила указания: ей ведь, в общем-то предложили вежливо, как охраняемой, а не как врагу.
Зал, избранный ваилом для приема, был великолепен. С порога ощущалась бережно сохраненная древность, каждая деталь дышала, отдавала эхо и примешивала к нему свое, выстраданное. Взгляды и шепоты многих людей, в том числе воистину среброточивых, кто молился тут, кто вершил и помнил историю. Кто восстанавливал её в блеске камня и сиянии парадного золота - умудряясь и в это, неживое и пафосное, вложить душу. Святые со стен и потолка взирали скорбно и смиренно. Нарисованные мудрые глаза повидали и грешников, и праведников. Нарисованные руки пообещали тем и другим воздаяние по делам их.
Ваил полагал свое присутствие под величественным сводом насмешкой над обещаниями. Милена сочла выбор "хозяина мира" самонадеянным. Послушно замерла на указанном месте, посреди красной полосы ковра, в основании второго такого же ковра, пересекающего весь зал. Там, на удалении, ковер достигал кресла и указывал на него своим багряным перстом. Главное место - хозяйское - пустовало. По сторонам статуями замерли рослые, каменноликие "внутренние". Милена изучила их из-под ресниц, а затем вскинула голову птичьим движением - и клюнула взглядом потолок. Марк бы точно так поступил.
Ожидание натянулось и зазвенело. Каменноликие вроде бы не дышали. Милена наоборот, переминалась, привставала на мысках и вертела головой, рассматривая потолок с неподдельным интересом. Покосилась на провожатого, уточнила, можно ли отойти в сторону и заглянуть оттуда за колонны, не приближаясь к креслу. В
Ваил оказался немолод - что уже интересно. Лицо усталое, губы лягушачьи, сильно растянутые в стороны. Щеки гладкие до неестественности, лоб высокий до того, что кромку волос нельзя не обвинить в отступлении под натиском возраста. Шагал ваил легко, дышал ровно и медленно. Проверять, что скажет дар, Милена не посмела даже украдкой. Но и без того внешнее ломилось и впитывалось в кожу. Эта тварь чужда плоскости, под её шагами прогибается паркет, тени тяжелеют, а взгляды святых обретают особенную, трагическую грусть.
– Я хочу домой, - быстро прошептала Милена, глядя мимо ваила. Голос исправно охрип и сорвался.
– Это мое условие. И никакой грязи.
– Редко удается получить согласие до беседы, особенно от таких, как ты, - с неуловимой ноткой отеческой насмешки сказал ваил, занимая кресло.
– День прошел не зря, я прав. Ты изучила их книги. Ты посидела под их небом, подобным крышке гроба. Душно? Я готов оказать помощь. В обмен на услугу, конечно же. Я не меценат... Хотя именно я изобрел благотворительность. Дивная игра. Азартная. Что ж, начнем по порядку. Ты ведь не намереваешься спасать этот бездарный мирок?
– Зачем бы, - глядя в пол, буркнула Милена и потянула капюшон ниже.
Она до скрипа сжала зубы. Не вслушиваться всеми своими силами было крайне трудно. Это доводило до нервной дрожи и дико загоняло пульс, сейчас сердце трепыхалось вдвое быстрее секундной стрелки. Вальзу востока не быть собой - хуже смерти. Но пока так надо. Оставаться почти некрасивой и принимать бремя людского безразличия. Сутулиться. Нелепо дергать шеей. Изучать врага только в его интонациях и жестах. Не глубже кожи, как однажды пошутил Бэл - который, кажется, всегда знал дар Милены и допускал за ней право безнаказанно принадлежать к запретному востоку.
– Нет дурацкого намерения спасти мир, вот и славно. Кому нужны идиоты рыцари? От них только вред... Эти люди - они по природе мои. Всякое общество потребления рано или поздно вырождается в готовый, спелый изолят. Он - моя законная вотчина, тут нечего оспаривать. Не я прогибаю плоскость, они сами прилагают усилия. Я лишь подбрасываю им время от времени новые нескучные игрушки. Мистицизм, тайные общества, клятвы на крови, идею мирового господства... и всё исключительно добровольно. Иногда они ответно радуют меня. Такие способные. Ведьмовство и его искоренение, оценка земли и души в деньгах и многое иное - их собственные идеи. Однако, поскольку мы понимаем друг друга...