Вошь на гребешке

Демченко Оксана Б.

– Ах, да, диффузная диссипация (87), - поморщился глава гостей.
– Но, позвольте, я все же не понимаю, если горит огонь, что мешает применять хотя бы принципы примитивного парового привода? Или скажем...

– Мы не мешаем вам жить вашим укладом, вы не мешаете нам. Правило обыкновенного добрососедства. Добавлю, наш... дом, или корень - как ни назови, все равно он крайний, граничный у диких пустошей, вам и неведомых. Мы встречаем тварей, враждебных людям. Разумно ли учить нас воинскому делу, если вы привыкли лишь к мирной жизни?

Гости один за другим прошли мимо Тэры и столпились, шушукаясь. Все глазели на каминное пламя, ревущее за узорной ковкой. Шторы были плотно прикрыты,

рыжие искры переливались в крупном шаре, установленном на столике близ огня. Казалось, в шаре горят сотни, тысячи огней, завораживают, притягивают взор.

– Вам не тягостно знать это... и многое иное?
– совсем тихо ужаснулся главный гость, последним проходя в зал.

– Вам не тягостно дышать всю жизнь?
– повела бровью Тэра, прекращая изображать дряхлость и выпрямляя спину.
– Сила всегда имеет оборотную сторону, мы зовем это изъяном. Моя сила позволяет спасти многие жизни и предупредить угрозы, однако же, вынуждает знать и то, что я не желаю знать. Я родилась такой и могла бы тихо существовать в мире, много более развитом, чем ваш. Ползти по жизни и быть слепой. То есть, как полагают у вас - нормальной. Обыкновенной. Но я выбрала путь зрячей - и теперь вижу совершенно точно, сколь многого лишилась бы, не осмелившись покинуть блаженное и фальшивое состояние неразвитости дара.

– Для нас недопустимо оплачивать консультацию... человеком, - глядя в пол, пробормотал гость.
– Это дикость. Я вынужден просить указать иную цену.

– Всякий человек свободен выбрать путь, это не нами выдумано, таков закон мироздания. Вальзы севера редко рождаются в Нитле, почти все мы - пришлые. В этом ценность круглого стола (88), - мягко улыбнулась Тэра.
– Мы храним в подсознании, в спящей детской памяти, прежний взгляд на мир. В нас остаются навсегда вроде бы забытые убеждения, стереотипы, заблуждения. Разные у каждого, неповторимые. Вместе мы способны видеть объемно, без ограниченности догм и в то же время учитывая традиции. Сложные вопросы требуют не ответов "да-нет", они вынуждают нас искать путь, годный вопрошающему... Не вздыхайте, я не стану злой старухой из сказки, уводящей в неволю малого дитятю. Я лишь желаю знать выбор мальчика. Его, а не ваш.

– Дети не могут выбирать осознанно. Мы не готовы отдать ребенка, - суше и строже выговорил гость.

– Но требуется куда меньше, я уже пояснила. Дайте ему право выбора, я не возражаю, чтобы вы сколько угодно помогали осознать и тяготы, и опасности.
– Тэра подмигнула мальчику и указала в коридор.
– Вот и Черна. Иди, чахлое дитя цивилизации. Иди и играй, забыв запреты. Может статься, это единственный день свободы в твоей жизни. Я не желаю прорицать о тебе, это сужает коридор принятия решения.

Черна - тощая, как будто составленная из одних костей, рослая и смуглая до бронзовости - уже мчалась по коридору. Она, как позже понял Бэл, крайне редко передвигалась степенным шагом... Хлопнула по спине, хмыкнула - и убежала дальше, приглашающе мотнув головой. Обдала духом мятой травы, древесного сока, пота - и еще сотней незнакомых, волнующих запахов.

– Мне верно сообщили, вы до прихода в Нитль учились в университете мира...
– попробовал что-то для себя уточнить гость.

– После, я уже избрала путь вальза, но разве это мешает интересоваться наукой?
– вздохнула Тэра, предлагая слуге прикрыть двери.
– Как сложно не прорицать очевидное! Интересный ребенок. Может быть, он для Файена более чем важен... По счастью, я не знаю всего, я лишь наблюдаю цепочки и ветвления событий. Милый мальчик, такой прямо - белёк. Да, именно.

Дверь закрылась, и, лишившись присмотра взрослых, мальчик заспешил следом за Черной, скучающей в

конце коридора в ожидании нерасторопного гостя. Впереди были длинный вечер, волшебная ночь и еще целый день - спелый и полный, как осенний плод... Впереди было много детских открытий и солнечного, непостижимого для взрослых, счастья. Не было лишь свободы. Можно ли отказаться от Нитля, вдохнув его аромат? Тэра, конечно же, знала ответ в отношении каждого гостя. Прорицатели многое видят, однако не могут менять будущее в главном. Они обречены терять, заранее ощутив горечь. Ошибаться, с запоздалой болью понимая: да, это та самая ошибка и та самая развилка возможного, знакомая и пройденная наихудшим путем... Прорицатели несут бремя, утешая себя одним: они хотя бы не пророки, упрямо воткнувшие лезвие взора в желанное, как в мишень, и готовые сжечь себя дотла, чтобы прочертить путь между желанным - и настоящим. Путь, а вернее выход из смертельной, безвыходной западни...

Бэл вздрогнул, тряхнул головой: зачем впускать в сознание пустые воспоминания, сбивать настройку? Он остался в Нитле, хотя все взрослые были против. Он много раз плакал ночами, пытаясь вспомнить прежнюю жизнь, но никогда не жалел об отказе от неё. Иначе Тэра не приняла бы в ученики. И тем более не дозволила встать у себя за плечом на правах старшего.

Поверхность воды еще дрожала, разглаживая след профиля Милены, намеченного одним быстрым движением. Блики мерцали в такт шагам той Тэры Арианы - давно забытой и случайно явившейся внутреннему взору. Блики качались, утомляли взгляд. Затуманивали. Бэл смотрел в воду и более не видел её.

Профиль Милены все внятнее рисовался за поверхностью, в глубине. Бывшая первая ученица вдруг обернулась, подарила взгляд - и сгинула, вмиг утратив интерес к неизменному воздыхателю, которого давным-давно поняла до донышка души.

– А-ах же-ж...
– сквозь зубы прошипел Бэл, перемогая вспышку боли, ослепившую не глаза, а недра сознания.

Буг насторожился и заворчал. Пришлось его успокаивать на ощупь, свыкаясь с новым знанием: Милена далеко, может даже в плоскости. Она жива и пока домой не собирается, есть дело, важное. Черна не с ней, гораздо глубже, и воительнице приходится хуже. А гость... тут все сложно. Зато вполне ясно, что следует исполнить теперь. Стыдно бездействовать, когда на тебе долг вежливости. Страшно совершить то, что откроет врата старой тайны, не сулящей добра...

– Файен помнит вас и не видит причин для отказа в праве быть здесь, - молвил Бэл, вслепую нащупал свою же левую ладонь, подвинул ее к воде. Коснулся поверхности мизинцем.
– Входите.

Вода сделалась жесткой и впилась в ноготь, рука онемела от боли. Бэл снова зашипел, откинулся. Буг пружинисто вскочил и зарычал, подозрительно глядя в темную чашу круглого водоема, оплетенного кувшинником. Именно буг увидел, как выползает из соцветия бесформенный студенистый ком, тянется к руке - ближе, увереннее. Затем вся масса стеблей кувшинника пришла в движение, с шелестом оплела ладонь, поползла выше, до самого локтя, жадно нащупала голубоватые жилки близких к коже сосудов и запустила в них воздушные, короткие корни.

Буг подался назад и приподнял голову, шире развел лапы, не позволяя обмякшему седоку завалиться набок и сползти со спины. Кувшинник шевелился, плотнее скручивался и жадно впитывал влагу, донный ил. Завершив свое дело, он начал освобождать руку Бэла, часть стеблей опадала сухой ломкой трухой, прочие усердно прятались под воду, уходили на самое дно. Буг принюхался, вывернул шею и лизнул мокрую руку седока, покрытую проколами по венам - словно на кожу нанесли татуировку. Бэл очнулся, завозился, широко зевннул и сразу сжал челюсти, чтобы зубы не выбивали ознобную дрожь.