Восхитительная
Шрифт:
– О, но она была именно такой. – Пауза. – И сейчас такая. Я всегда подозревала, что она отправилась на бал не столько ради того, чтобы сцапать принца, но и для того, чтобы покрасоваться в новом бальном платье. Старое-то никуда не годилось. А новое сулило массу удовольствия.
– Хотите сказать, что платья приносят больше удовольствия, чем принцы?
– Намного. – Дразнящая улыбка вдруг сменилась горестной гримасой. – А разве она вам не сказала? Современная Золушка недавно объявила мораторий на принцев, особенно на их жабью разновидность.
– Но не на незаконнорожденных
Девушка густо покраснела.
– Да, она просто не может опомниться от удивления. А вдруг брат подумает о ней плохо, решив, что она – особа легкого и распущенного поведения?
Стюарт тоже был изумлен. И счастлив. И преисполнен благодарности.
– Легкого поведения? Бог мой, я в жизни никого так не упрашивал, – заявил он совершенно искренне, гладя ее волосы.
А еще он был на грани Нервного срыва. Многие годы Стюарт учился скрывать страх и волнение и лишь благодаря долгой тренировке не выглядел сейчас полным идиотом. А девушка держала себя так сухо, была оскорблена. Ей и невдомек, что это он у нее в руках, а не наоборот. Ей нечего было бояться. Это он нарушил выработанное с годами правило – никогда не напрашиваться, никогда не упрашивать. Иначе того и гляди – получишь отказ.
Но когда она приказала уйти, Стюарт набрался бесстыдства и ослушался. Остался, вместо того чтобы немедленно уйти, как обещал. Урвал минуту здесь, минуту там, потом еще одну. Рисковал истощить ее терпение, бросая украдкой жадные взгляды. Рассказал о себе – полученные сведения она могла бы использовать как оружие против Стюарта.
Дал ей полную власть над собой.
Но она и не подумала смеяться. Поведала свою историю, от которой у него встали дыбом волоски на задней стороне шеи – настолько она была близка и понятна. Когда девушка описывала вкус карамели и ее губы порхали, готовые сложиться в улыбку, а глаза сияли светом давно прошедшего лондонского утра, она была прекрасна, как сама надежда.
– Думаю, что вы непорочны, как монахиня. Но даже столь строгая добродетель не может выстоять под напором моей храбрости и очарования, – заявил он.
Она скорчила гримасу, не решаясь рассмеяться, и не в силах подавить веселье. Что ему оставалось делать? Только поцеловать еще раз, осторожно, бережно исследуя контур ее губ. Это ее напору нельзя было противиться. Стюарту была в новинку эта любовная игра. Подумать только, он остался в постели, когда дело уже сделано, просто для того, чтобы смотреть на нее, болтать о пустяках. И еще он чувствовал, как в нем снова нарастает желание.
– Никогда бы не подумала, что вы любите целоваться и шутить, – пробормотала она.
– Вы правы, – признал Стюарт. – Я всегда считал поцелуи напрасной тратой времени – если вообще снисходил до них. И обычно мне крайне трудно разговаривать с женщинами. Им неинтересно то, что я считаю важным и полезным.
– А что вы находите важным и полезным? – Она кокетливо склонила голову набок.
– Избирательная реформа. Условия труда на заводах и шахтах. Государственные школы. Внешняя политика, особенно в Центральной Азии.
Стюарт оставил службу в армии, потому что методы веления войны вызывали в нем отвращение. И мистер Глад-стон завоевал
– Не уверена, что смогу отыскать на карте Афганистан, – сказала она, весело блестя глазами.
Стюарт рассмеялся:
– Ну и пусть. А если вам интересно, могу показать. Боже, она сводила его с ума.
Бросив на него быстрый взгляд, Верити взяла ломтик 11 ирога и начала медленно смаковать его. Стюарт наблюдал. Можно было сразу сказать, нравится ли ей угощение, как в случае с вареным яйцом. Он вспомнил, как старательно прижимала она белок к нижней губе, так что туда налипли крупинки соли и перца, и она облизнула губу, смахнув их кончиком языка, прежде чем вонзить зубы в яйцо. Слышал безмолвные вздохи, следил за движениями языка во рту, едва сдерживаясь, чтобы не вырвать блюдо из ее рук и не утащить се в постель.
Но сейчас она думала совсем не о пироге. Она явно что-то замышляла, пропустив его предложение мимо ушей. Он помолчал, дожидаясь, когда пирожное исчезнет.
– Скажите, как вас зовут? – начал он.
– Кажется, вы уже знаете мое имя, – возразила она.
– Хочу услышать ваше настоящее имя. Так будет справедливо. Вам известно, где я живу. Вы можете узнать обо мне все, что захотите.
– Вы уже знаете обо мне все, что нужно, – упрямилась она.
– Я не знаю, где вы живете.
– В тени принцева замка.
– А где это? – спросил он, заранее зная, что она не ответит.
– К северу отсюда.
Она сказала больше, чем он надеялся услышать.
– Как далеко?
– Не дальше Шотландии.
Таким образом, у него осталось пол-Британии и сотня, если не тысяча, имений, которые можно назвать французским шато, замком из сказки, хотя английские замки – дело совсем другое. Боже правый, он всерьез пытается найти подсказку в детской книжке.
– Скажите точнее.
Она колебалась.
– Это место вы очень легко найдете на карте.
Разве это подсказка? Он с легкостью может отыскать на карте что угодно.
– Помилосердствуйте.
Ему не стыдно умолять. Он уже понял, что совершенно лишен гордости, если дело касается этой женщины.
Она заявила:
– Я и без того сказала слишком много.
Ее голос не дрогнул. Она действительно думала, что сообщила ему достаточно. Поищите иголку в стоге сена размером с Пеннинские горы!
– Хорошо. Больше не буду спрашивать, где вы живете. – Значит, ему придется не спускать с нее глаз. Хотя как же завтрашняя встреча с лорд-канцлером? – Скажите, что привело вас в Лондон?
Она закрыла щеки ладонями.
– Вы, разумеется.
– Я?
– Должны были быть вы. Иначе как вышло, что мы здесь, вместе, хотя встретились всего несколько часов назад?
Действительно, какое еще может быть объяснение. Судьба предопределила им встретиться – и полюбить друг друга.
– В таком случае останьтесь со мной, – сказал Стюарт. – Я о вас позабочусь.
Она слабо улыбнулась:
– Вы очень добры.
Она ему не поверила. Сочла его слова за скоропалительное предложение, о котором он пожалеет, едва наступит рассвет. Но ведь она его еще плохо знает, не так ли?