Восхитительная
Шрифт:
Стюарт! Он шагнул на мостовую с противоположной стороны улицы, направляясь к дому. Верити попятилась назад, на ступеньки, но сзади стояли девушки, отрезая путь к спасению. Она оглянулась на Стюарта. Он смотрел прямо на нее.
Его взгляд пригвоздил Верити к месту. Но парализовало только ее, не его. Стюарт шел как ни в чем не бывало, размеренно постукивая тростью. В его лице она не прочла удивления, не прочла вообще ничего.
Может, он ее не узнал? Но в любом случае понял, кто она такая. Женщина средних лет, выходящая из его собственного дома. Кто же еще, как не Верити?
– Мадам? – робко позвала Бекки.
Верити
– Мадам, минуту вашего внимания, – сказал Стюарт, не останавливаясь.
Распахнув перед нею дверь, он дожидался, когда Верити войдет. У нее не оставалось выбора.
– Ждите здесь, – велела мадам Дюран помощницам.
Последнее, что увидела Верити, – разинутый рот Бекки, когда она вошла в дом через дверь, предназначенную лишь для хозяина и его гостей.
Глава 19
– Ждите здесь, – велел Стюарт в тех же словах и в том же приказном тоне, что и она Бекки и Марджори.
Он поднялся вверх по лестнице, оставив ее одну в холле. Верити поставила на пол чемодан и сняла перчатки – ладони немилосердно потели, и ей не хотелось портить лучшую пару перчаток.
Высокие часы-футляр по-прежнему украшали холл, как и картина Констэбла, к которой добавилась новая, неподписанная акварель. Рядом с чиппендейлским пристенным столиком теперь стоял стул работы Хепплуайта. [24] На него-то Верити и села. Разумеется, ей не следовало этого делать, но ноги по-прежнему ей не повиновались.
24
Мебель в стиле неоклассицизма школы Джорджа Хепплуайта, середина семидесятых годов XVIII в.
Часы громко тикали, отбивая минуты. Милый, домашний звук сейчас отдавался дрожью в ее сердце. Верити вытерла мокрые ладони о юбку. Сейчас бы хороший глоток чего-нибудь крепкого!
«Не хотите ли виски?»
Сейчас она бы тоже не отказалась. Заслышав шаги мистера Сомерсета на лестнице, Верити вскочила. Стюарт вошел, держа в руках большую нарядную коробку. В таких обычно доставляют сшитую на заказ обувь постоянным и уважаемым клиентам.
– Это ваше, – по-английски сказал Стюарт.
– Мое? – невольно вырвалось у Верити английское слово. Кажется, при звуках ее речи он зло стиснул зубы.
– Теперь можете уезжать. – Стюарт сунул коробку Верити, практически толкнул ею в грудь. Она взяла ее и попятилась.
– Сэр, что это?
– Кое-что из ваших вещей, – холодно ответил он. – Доброго дня, мадам.
Не веря своим глазам, Верити наблюдала, как он уходит. Где-то вдали, недоступная взгляду, мягко хлопнула дверь кабинета. Считанные дни назад он ее любил. Когда-то давно хотел жениться. Имело ли сейчас все это хоть какое-то значение? Неужели их история не стоит даже того, чтобы сказать друг другу несколько теплых слов на прощание?
Мадам Дюран поставила коробку на приставной столик и откинула крышку. Под серой переливающейся салфеткой обнаружилась отнюдь не пара щегольских сапог, но пара бурых резиновых галош. Вовсе не новых – Верити видела потертые,
Вскрикнув, она зажала рот ладонью. Эти галоши когда-то принадлежали ей. Ну, не совсем ей, она позаимствовала их у мистера Симмонса, главного садовника. Тогда он был новичком в Фэрли-Парк и не относился к Верити с презрением, как многие другие слуги после того, как она перестала делить ложе с Берти. Верити пришлось купить ему новую пару, поскольку эти она забыла в Саммер-Хаусинн.
Но для Стюарта это были именно ее галоши. В коробке лежали пакетики с высушенными лимонными корочками и лавандой. Мистер Симмонс умер бы от смеха, доведись ему узнать, что его старые уродливые галоши удостоились таких почестей. Верити самой захотелось истерически рассмеяться – хотя первая слеза уже упала ей на тыльную сторону ладони.
Она вернула на место крышку, наклонилась и поцеловала коробку. Потом отправилась на поиски Стюарта в кабинет.
Мадам Дюран не стала стучать. Стюарт разглядывал графин с виски, словно прикидывая, хватитли тут, чтобы упиться до бесчувствия. В следующую минуту Верити была подле него, подол ее платья обмахнул бока его ботинок.
– Можно мне виски? – спросила она.
Четкие звуки ее английской речи заставили его вздрогнуть, точно он увидел перед собой привидение. Разумеется, Стюарт плеснул ей виски, ведь он был хорошо воспитанный мужчина и не мог отказать в вежливой просьбе. Но костяшки пальцев, сжимающих горлышко графина, стали совсем белыми. Интересно, заметила ли она?
Верити не заметила, но ее глаза сияли, как звезды. Ее глаза, голубые, как небеса в раю. Стюарт боялся на нее смотреть. Она была в точности такой, какой он ее помнил, и в то же время совсем другой. Чудесные глаза и губы ни на йоту не уступали тем, которые манили его в воспоминаниях. Но ее никак нельзя было назвать нежной и хрупкой. Эта женщина была сделана не из фарфора, но из стали.
– Благодарю, – сказала Верити звенящим голосом и сделала глоток. – Тот же самый виски, не правда ли?
Стюарт промолчал. Он разрывался между двумя женщинами, пытаясь примирить в своем сознании нежную Золушку из мечты и кухарку с собственной кухни. Ничего не получалось!
– Я так тосковала, – прошептала она.
– В самом деле?
– Каждый день. Каждую ночь.
Стюарт не помнил, чтобы ее глаза были исполнены такого соблазна, но сейчас они именно соблазняли. Боже, как соблазняли. Эта женщина была воплощением чувственности. Он не был к этому готов.
Стюарт налил себе еще виски.
– Вы могли разыскать меня в любое время.
– Я не знала, как меня примут.
– Ложь, и вы сами это знаете.
Верити покачала головой:
– Откуда мне было знать, что вы действительно меня любите? Что не проснетесь утром, снедаемый раскаянием?
Он поднес к губам полный стакан и отпил половину одним махом. Виски потек по подбородку. Стюарт утерся рукавом – простонародный жест, но сейчас ему было наплевать.
– Я говорю не об этом. Вы намеренно скрыли от меня, кто вы такая. И вы ни разу не пришли ко мне, потому что отлично знали, как вас примут, стоит вам сказать правду!