Восход Черной луны
Шрифт:
Цыган ласково взглянул на Ляну.
— Ну-у! Я не поэтому замуж идти не хочу! — воскликнула девушка.
— Только любовь — это такая штука, что рано или поздно все равно настигает человека, — кивнув головой, продолжил цыган. — Влюблялась она в юности много раз, но все происходило так, как и было предсказано. Гибли ее женихи один за другим. Стали ее побаиваться все молодые люди, сторониться. Кому же охота раньше времени умирать? Однако много раз выходила замуж Мариула, а жила все равно одна. Но настало время,
— Это совсем не чепуха, отец, — строго прервала цыгана Ляна.
Он посмотрел на дочь долгим, внимательным взглядом, но возражать не стал.
— Рассказала она твоему деду, — продолжил цыган, — о том, что его ждет, женись он на ней. Но не смогло это остановить влюбленного цыгана. «Нет жизни без тебя, Мариула, — сказал он ей, — так пусть же хоть смерть будет сладкой. Пусть у нас будут дети, а я… Что говорить обо мне? Я не беден и денег, что оставлю тебе, свершись предначертанное, хватит, чтобы воспитать и поставить на ноги детей.»
Цыган тяжело вздохнул и закурил трубку.
— Дальше, отец, что было потом? — нетерпеливо вопрошала Ляна.
— В сорок пятом году я был уже большим мальчиком, — продолжил свой рассказ цыган, — и у меня было семеро братьев: двое старших, а остальные мал мала меньше. Война в Европе уже заканчивалась. Табор наш кочевал по Румынии. Убежал я, заигравшись, куда-то, а когда вернулся, осталась у меня одна только мать, Мариула.
Цыган пригорюнился, вспоминая ту давнюю трагедию. Ляна сидела, широко распахнув глаза и затаив дыхание.
— Что же случилось? — еле слышно прошептала она.
— Бомба упала на табор. Единственная бомба из неизвестно откуда прилетевшего самолета. Погибла только наша семья. Так как она была самая многодетная (помимо моих братьев у твоего деда было много детей от умершей жены), кибитка стояла в стороне. Вся семья собралась у костра возле кибитки в ожидании ужина. Мариула бродила по табору — искала меня. Это ее и спасло. Никто больше не пострадал. Никого даже осколками не поцарапало.
Он вновь замолчал, сдвинув брови и кивая головой своим мрачным мыслям.
— После гибели отца и братьев Мариула сразу постарела, замкнулась в себе, и с тех пор я не помню, чтобы она хоть раз так улыбнулась, как умела это делать до той трагедии. Люди говорят: любила она отца, так любила, как теперь уже и не умеют. Когда все погибли, она кричала на весь табор, что одна во всем виновата, что не смогла, не сумела уберечь их. Говорила, что не успела,
— Бомбу, отец, никто не в силах остановить, но увести из-под нее человека вполне по силам тому, кто умеет изменять судьбу.
Отец удивленно взглянул на Ляну.
— И правда, похожи вы с ней. Теперь вот и ты заговорила так же, как Мариула. Не верю я во все это. Иначе…
— Что иначе, отец?
— Нет, ничего, дочка. Так, очередная выдумка твоей бабки.
— Не говори так, — строго сказала девушка. — Бабушка никогда не выдумывает. Она всегда точно знает, о чем говорит.
Цыган вновь внимательно посмотрел на дочь и, скрывая раздражение, ответил;
— Чепуха это. Все вы, женщины, одинаковы. Вбили себе в голову, что ваше колдовство да гадание могут что-то изменить. А ка самом деле изменять мир могут только поступки людей. Кому что предначертано судьбой, то и свершится. Остальное — ерунда.
В душе Ляны все протестовало, но она понимала, что переубедить отца ей не удастся. Девушка почувствовала: какая-то очень важная мысль ускользает от нее. Сосредоточившись и ощутив, в чем дело, она спросила:
— Так о чем еще, ты говорил, рассказывала бабушка? Что ты скрываешь?
Почувствовав, что старый цыган не хочет рассказывать, она, решив схитрить, с насмешкой воскликнула:
— Ты же не веришь, отец, во всю эту чепуху, что же тогда не хочешь говорить? Или меня боишься испугать? Так ведь все равно не получится. Бабка моя самого страшного проклятия не испугалась и теперь вот по свету мы с тобой ходим, воздухом вольным дышим, а ведь могло бы и по-другому случиться. Если Мариула не сдалась, то я и подавно. Она говорила, что я еще сильней ее буду, так что договаривай уж, коль начал.
— Да нечего рассказывать, дочка, — замялся цыган. — Бредни все это.
Он снова ненадолго погрузился в свои думы и, словно решаясь на что-то, строго посмотрел на дочь. Ляна видела, как не просто давался отцу этот разговор.
— Кто знает, — сказал он наконец, — если во всей вашей ворожбе есть хоть доля правды, то ты, пожалуй, должна знать о древнем заклятии.
Он вновь достал из кармана шелковый, шитый золотом кисет и старую прокуренную трубку. Закурил и начал рассказ.
— Давно это было. Говорят, девушка из нашего рода влюбилась в парня, у которого жена была ведьмой. Не наш он был, не цыган, но в девушку эту, древнюю родственницу твою, влюбился. Сбежал он от своей жены к любимой, и стали они в таборе жить. Тогда ведьма та и наложила страшное заклятие: все мужчины, что возьмут в жены девушку нашего рода, погибнут страшной смертью, если не сразу, то после того, как родится у них первенец. А если в роду не будет женщин, то проклятие ляжет на мужчин нашего рода.