Восход Ганимеда
Шрифт:
Глаза моджахеда вспыхнули недобрым огнем.
Через минуту шестнадцать стволов изрыгнули в небо воющую смерть.
Фигура, хлопотавшая подле станины шестнадцатиствольной минометной установки, издали походила на дервиша из древних арабских сказаний. Маленький, коренастый, оборванный, в замызганном стеганом халате, он суетился среди взметнувшихся клубов пыли, тряся головой и проклиная шайтана за то, что не может разглядеть результат своей работы.
За головным грузовиком, с которого, собственно, и был произведен залп, застыла длинная колонна
Внезапно моджахед почувствовал, как за пазухой что-то запищало, задергалось, будто там притаился маленький зверек.
Дико выругавшись на одном из афганских диалектов, он извлек из-за отворота халата «Бенефон-3000» – самый современный на этот день прибор спутниковой связи. По его понятиям, этим маленьким телефоном управлял шайтан. Впрочем, залповой установкой тоже. Нельзя сказать, чтобы афганский крестьянин, оторванный от мотыги и привычного уклада жизни не утихающей вот уже полвека войной, соблазнившийся жизнью бандита, которая представлялась много проще и слаще рабского труда на клочке скудной земли, был так непроходимо туп, как то могло показаться со стороны. Нет. Возможно, что в других условиях он бы стал кем-то иным, но, увы, Самат родился на войне, был воспитан войной, и единственным его университетом являлась жизнь на этой войне. Грязными пальцами откинув активную панель, он почему-то воровато огляделся и приложил прибор к уху.
– Самат, это Керим, – услышал он хриплый голос хозяина каравана. – Ты, шакал вонючий, сдурел? Хочешь в яму?! Кто позволил стрелять?! Ты знаешь, сколько стоит один выстрел из этой установки?!! Я тебя сгною, падаль!
– Э, шайтан!!.. – гневно выдавил в ответ низкорослый афганец, разразившись потоком непереводимых ругательств.
Трубка что-то ответила ему, и Самат, посмотрев сквозь рассеявшуюся пыль по сторонам и опомнившись, перешел на таджикский, со скверным акцентом, присущим уроженцам северных областей Афганистана:
– Керим, Махмуда нет! Араги нет! Никто нет! БТР – сгореть! Урус стрелял. Я видел! Там, горы, – их глаза. Прибор показывать – много глаза. Смотрят вниз – смеяться над Самат. Самат попал!! – хищно оскалился он.
– Зачехли установку, придурок недоношенный, и жди! – рявкнул из трубки голос Керима. – Пусть караван стоит на месте, пока мы не очистим переправу, ты понял! Ни одного выстрела, никаких движений! Это оружие на продажу, нам за него заплатили, заруби это себе на носу! Еще одна выходка – я с тебя лично шкуру спущу, собака!
Минут десять на том берегу реки не наблюдалось никакого движения. Подбитый у переправы БТР уже не полыхал, магниевый сплав выгорает быстро, и теперь изнутри обуглившегося остова машины сочился черный едкий дым. В пожухлой траве, словно брошенные кем-то тряпки, виднелись трупы боевиков в замызганных полосатых халатах. Кустарник по берегу тоже выгорел, обнажив обугленные сучья и почерневшую траву, что продолжала истекать струйками дыма, ухудшая видимость и заволакивая брод плотным, удушливым саваном, который
Река на участке брода разлилась до ширины метров в сто. Ее мутные, полные глиняной взвеси воды текли тут относительно спокойно. Несмотря на недавнюю стрельбу и горящий по правому берегу кустарник, с той стороны реки, к привычному водопою, спустился одинокий тур и, наклонив голову к воде, начал жадно пить, смешно шевеля толстыми мясистыми губами.
Внезапно он бросил свое занятие и резко вскинул голову, пугливо озираясь по сторонам.
Наблюдавший за ним в бинокль Рощин прислушался.
С левого фланга порыв ветра донес приближающийся рокот.
«Неужели левее брода?.. – мелькнула в его голове догадка. – Но там же глубоко, черт побери…»
– Первый, ты слышишь? – резко спросил он, вскинув ко рту руку с коммуникатором.
– Так точно!
– Держи позицию! Огонь открывать только наверняка!
– Понял вас!
– Четвертый! – вызвал Рощин приданную его взводу минометную батарею, чьи позиции были расположены в тылу, метрах в трехстах от линии траншей.
– Четвертый на связи!
– Второй квадрат, там подозрительное шевеление. Если сунутся к воде на плавсредствах, накрывай немедленно!
– Так точно!
– Все, пока отбой… – Рощин смотрел на плотную стену не тронутого огнем кустарника и недоумевал: почему молчат таджикские пограничники? Ведь не было слышно ни стрельбы, ничего…
Спустя минуту сомнения капитана разрешились самым неприятным и недвусмысленным образом.
Звук работающих моторов уже стал отчетливым, он приближался к левому флангу взвода с той стороны реки, но все еще оставалось непонятным, что это – колонна грузовиков, БТРы или…
…Стена кустов на противоположном берегу внезапно разломилась, тяжко раздаваясь в стороны, и на каменистый берег выполз, плюясь выхлопом из плохо отрегулированного движка, старый, видавший виды «ТБ-100» с бортовым номером «27» на башне.
– Это таджики!.. – с явным облегчением доложил Логвин, сверившись с полученным перед отправкой списком позывных и опознавательных маркеров. – Бортовой номер приписан пятой заставе, позывной механизированной группы – «Гром».
– Вызови! – коротко приказал Рощин, которого еще не покинули нехорошие предчувствия. Показалось ему, что на броне танка, за покатой башней, мелькнула закутанная в традиционный для афганцев халат фигура с «калашниковым»?
Лязгая гусеницами и разбрасывая вывороченные с корнем кусты, танк прополз через узкий пляж и с хода вошел в воду.
Тишина на позициях стояла гробовая. Над рекой стлался дым, скрадывая очертания бронированной машины.
– «Гром-1», вызывает «Сокол», прием!..
Тишина.
– «Гром-1», – повторил Логвин, пристроившись у радиостанции…
В электронный бинокль капитан видел, как машина погрузилась в воду, так что скрылись траки гусениц и катки. Ленивые волны монотонно били в борт, облизывая заляпанную грязью броню.