Восход Ганимеда
Шрифт:
Взревел двигатель, откашливая облака сизого дыма, и по бокам танка с пенным выбросом заработали водометы.
– «Гром-1», подтвердите прием…
Кусты на том берегу продолжали ломаться. У Рощина неприятно похолодело в груди. Пользуясь естественной дымовой завесой, к берегу выползли еще четыре снабженных водометами «сотки».
Сергею вдруг все стало ясно, словно озарение снизошло. Это был не обычный караван контрабандистов. Очевидно, через границу шла очень крупная партия «товара», и ставки на нее были задраны так высоко, что все остальное теряло смысл… И для него уже не имело значения, сдались таджики с расположенной в двадцати
Тур, что замер как вкопанный, не соображая в окружившем его грохоте, в какую сторону ему бежать, вдруг кинулся в воду и поплыл, наравне с головной машиной моджахедов.
– Всем в укрытие! – рявкнул Рощин в коммуникатор. – Танки противника! Приготовиться к отражению атаки!
Логвин опустил микрофон рации, растерянно посмотрев на командира.
– Но это же таджики… – начал было он.
Покатая башня «ТБ-100» вдруг повернулась, и восьмидесятимиллиметровое орудие оглушительно гаркнуло; на берегу перед линией траншей взметнулся оранжево-черный куст разрыва, нудно взвыли уходящие на излет осколки, по крыше блиндажа с глухим стуком забарабанили комья вывороченной взрывом земли, и пошло, пошло…
Четыре танка, прячась за естественной дымовой завесой, уже выдвинулись на узкий галечный пляж, на секунду замерли, поведя стволами, и их орудия зло рявкнули одно за другим, окутав многотонные машины плотными клубами дыма и пыли, словно на той стороне реки разверзлось жерло вулкана.
Головной танк под прикрытием их огня поплыл, разрезая мутную, глинистую воду и расталкивая по обе стороны от себя пологую волну.
С берега, от старого блокпоста, раскатисто ударил «КОРД», словно кто-то, сидя в кустах, равномерно замолотил стальной болванкой по гулкому листу железа, – это Горенко принялся за работу, короткими прицельными очередями срезая боевиков, затаившихся на броне танков. За позицией взвода раздались частые хлопки, заработала батарея стодвадцатимиллиметровых минометов, и с поднебесья накатился визг – тонкий, ноющий, вытягивающий нервы в ломкую струну…
Четыре «ТБ-100» еще раз произвели залп и скатились в воду.
Дым от горящей травы и взрывов заволакивал реку, превращая атакующие танки в смутные контуры, обозначенные злыми, короткими хоботками огня, – это били, не умолкая, пулеметы, поливая свинцом приближающийся берег.
Грохот стоял адский. В такие моменты кажется, что все, конец, этот ад будет расти и расти, пока не заполонит собой все пространство, всю землю…
Мины с воем обрушились в воду, выбив из речной глади десятиметровые гейзеры; волна приподняла плывущие машины, так что у одной вдруг заглохли водометы, хлебнув воздуха; последний, отставший от остальных танк внезапно застыл, беспомощно покачиваясь на волне, и вдруг, накренясь на один борт, начал резко и стремительно погружаться в мутно-коричневую пучину.
Через откинувшийся башенный люк на броню тонущей машины, дико вопя, выбрался моджахед и тут же задергался, взмахивая руками, когда из его видавшего виды халата вдруг полетели выбиваемые пулями кровавые ошметья.
Еще секунда, и только мутные водовороты обозначали то место, где затонул «борт-32»…
Рощин
Головной «ТБ-100» резко дернулся, выстрелив из орудия; снаряд, выпущенный в упор, попал в блиндаж, и в небо полетели вырванные из земли, словно спички, корявые бревна перекрытия запасного КП…
Танк, не останавливаясь, вылетел на берег, и его пулемет забился в злобном стаккато, выбивая султанчики пыли из брустверов траншей, не давая высунуть голову укрывшимся там бойцам.
Три отставшие машины приближались, лавируя между водяными столбами, что вздымались из воды от падения мин.
Мутное течение реки уносило кровавое пятно от заблудившегося среди танцующей смерти животного…
С брони соток спрыгивали, тут же занимая позиции, уцелевшие духи.
Рощин выругался, вскинув коммуникатор, – он видел, что сейчас левый фланг сомнут, стоит остальным танкам выскочить на отлогий пляж…
– Гранатометчики, мать вашу!..
Команда запоздала: Горюнов, чья позиция находилась в центре и была выдвинута по направлению брода, сам сообразил, что делать, и в борт выскочившей на берег «сотки» хлопнуло несколько «мух».
Танк подбросило, земля и камень вокруг содрогнулись – это кумулятивная граната прожгла броню, заставив детонировать боезапас; грохотом, казалось, выворотит барабанные перепонки, бойцы глохли, и звонкий поначалу рокот «КОРДа» теперь звучал в контуженном сознании, как сладкий отдаленный голос…
Бой разгорался, злой, непримиримый, страшный…
…Барташов открыл глаза.
Боли не было… вернее, она не ощущалась, как и вся нижняя часть тела.
Мучительно скосив глаза, генерал посмотрел в ту сторону, где несколько минут назад возвышались экраны наблюдения и толпились люди.
Там осталась одна покореженная рама, внутри которой по разорванным проводам и расколотым печатным платам еще бегали голубоватые язычки пламени.
Площадка вокруг была забрызгана кровью. В мешанине покореженных предметов и выбитых взрывами камней невозможно было различить ни человеческие тела, ни их фрагменты…
Барташов застонал, пытаясь пошевелиться, и понял, что это не в его силах. Тело больше не подчинялось ему, да и сознание, вернувшееся к генералу, грозило вот-вот погаснуть вновь…
Он уже больше не думал ни о себе, ни о своей карьере, ни о чем, в эти предсмертные минуты для него вдруг оказалось значимым лишь одно – он обрек всех этих людей на смерть, случайную, глупую, но не ставшую от этого менее кровавой и окончательной.
Сейчас он бы отдал все на свете за простую возможность выйти в эфир, связаться хоть с кем-нибудь, чтобы попросить, потребовать помощи для погибающего внизу взвода, но увы…
Генерал беспомощно запрокинул голову, чувствуя, как по щекам текут скупые, непрошеные слезы…
Внезапно сбоку от него, где-то на границе восприятия, промелькнула тень. Барташов собрал все силы, повернул голову, отчаянно выворачивая глаза в ту сторону, где ему почудилась тень, и увидел… Колышева!
Вадим брел, словно сомнамбула, по перепаханной взрывами площадке. Его мундир был порван, испачкан кровью и обожжен, в согнутой руке, которую Колышев заботливо баюкал на груди, была зажата трубка сотовой связи, но, видно, окровавленные, скрюченные пальцы больше не повиновались Вадиму.