Восход Ганимеда
Шрифт:
Теперь она поняла, что делали российские ребята на позициях старого блокпоста.
Они пытались заслонить свой мир от наглой ухмылки привыкшего к безнаказанности ублюдка, и неважно, был то моджахед, похотливо тянувший к ней свои заскорузлые пальцы, или Колышев, цинично лгавший ей, – они умирали тут не за деньги, не за славу… и она осознала, что ее место среди них, потому что в эти растянувшиеся до пределов бесконечности секунды Лада вспомнила все – свое безысходное детство, нищую юность, Антона Петровича…
Моджахед не понял, что произошло.
Он
Она стала волком.
Пальцы моджахеда скользнули по ее подбородку и быстро, воровато коснулись отворота униформы. Лада чувствовала его звериную похоть. Сейчас он перестал походить на человека даже отдаленно, зверь, самец, который дрожит в предвкушении того, как рванет сейчас ткань одежды, обнажая ее грудь…
Ее удар пришелся точно в висок, глаза незадачливого насильника вдруг помутились, и он кулем повалился набок…
Слева кто-то злобно и шепеляво выругался. Лада поняла смысл незнакомой речи по интонациям выдавленных сквозь щербатые зубы звуков.
Спецы Колышева не зря ели свой хлеб на полигоне под Гагачьим, они научили Ладу воевать, вдолбили ей все необходимые навыки на уровне рефлексов.
Рванув болтающийся на отпущенном ремне «абакан», который, несмотря ни на что, все это время находился при ней, Лада откатилась в сторону, и нога второго моджахеда лишь выбила пыль из земли на том месте, где секунду назад лежала беспомощная женщина.
Она знала – первый патрон в стволе, передергивать затвор не нужно, а ее палец уже машинально скинул предохранитель в положение «автоматический огонь».
Автоматная очередь рванула тишину.
Труп еще падал, а она, откатившись за груду щебня, уже привстала на одно колено, зло и экономно расходуя боеприпасы, как учили, на выдох, под счет «двадцать два», чтоб из ствола выходили короткие, точные очереди по два-три патрона…
На той стороне реки уже показались грузовики каравана. Четыре БТРа находились на середине брода, левый фланг взвода заволакивал дым: там шел бой, ревели танки, зло и одиноко бил пулемет, а бронемашины, что шли, утопая по ступицы колес в мутной воде, уже повернули в ту сторону, чтобы, соединившись с танками, завершить разгром…
Опустив автомат, Лада принялась лихорадочно разгребать камни, из-под которых торчал ствол «КОРДа» и белая, как мел, рука Горенко.
Помощи ждать было неоткуда, но она внезапно пришла… снизу, из-под завала. Куча камней медленно шевельнулась, вздымаясь и осыпаясь по сторонам, и оттуда показалась рука, плечо, а затем и голова рядового Малышева.
– Живой?! – Лада бросилась к нему, помогая выбраться на свет.
Он не ответил, – очевидно, был в шоке. Извиваясь, как червяк, Малышев наконец выкарабкался и вдруг с безумной решимостью вновь кинулся туда, где из-под камней
– Товарищ сержант… Товарищ сержант… – твердил он побелевшими губами, раскидывая по сторонам обвалившиеся плиты. – Паша!.. Потерпи, не умирай!..
Лада, обдирая пальцы, помогала ему, пока из-под завала не показалась запрокинутая голова Горенко. Его губы шевелились в беззвучном бреду. Лоб пересекал кровоточащий шрам, а неестественно вывернутая рука все еще сжимала гашетку пулемета.
– Справишься? – коротко спросила Лада, сунув в руки Малышеву индивидуальный пакет.
Тот кивнул, продолжая откапывать ноги Горенко.
Она осторожно разжала пальцы сержанта. Упираясь ногами в камни, вытащила из-под них тяжеленный пулемет вместе с треногой и коробчатым магазином, в котором была уложена едва початая лента.
БТРы уже почти выползли на берег.
Треножный станок, помятый взрывом, косо застыл на камнях. Лада присела на корточки, расставив ноги, и повела стволом, ловя в перекрестье прицела борт первой бронемашины. Она знала, что крупнокалиберные снаряды прошьют его, как лист картона.
Пулемет забился в ее руках преданно, зло, неистово, словно был живым, все понимал и ждал, верил, что в этом бою он еще не окончил свой разговор с «духами»…
В тот самый момент, когда в тылу уверовавших в свою победу боевиков оглушительно загрохотал оживший на руинах блокпоста «КОРД», головной танк вдруг окутался бурым облаком взрыва и рывком остановился, не дойдя всего каких-то десяти метров до КП.
Лада не видела скатившуюся за несколько секунд до взрыва с брони танка фигуру Рощина, она была занята БТРами, которые заметались под кинжальным огнем, неуклюже пытаясь развернуться, но, заметив взрыв, поняла: сегодня они здесь не пройдут.
С небес накатывался знакомый, зловещий, деловитый стрекот…
Подняв голову, Рощин понял, что окончательно оглох.
Мутный от контузии взгляд капитана обежал позиции роты.
Последний «ТБ-100» полыхал в ста метрах от него. Посреди реки застыли четыре подбитых БТРа, а земля на левом берегу, где уже появились грузовики каравана, стояла дыбом, словно по ней какой-то великан беззвучно молотил стотонной кувалдой…
Переведя недоуменный взгляд на серые, пасмурные небеса, Сергей увидел до боли знакомые силуэты падающих из поднебесья «вертушек».
Он знал, что их тут не должно быть, но рвущиеся из-под плоских, камуфлированных фюзеляжей инверсионные линии ракет, долбивших левый берег, вспучивая взрывами тонны земли, мгновенно убедили его в том, что чудеса еще случаются на этой грешной, злой и негостеприимной земле…
…Он все еще ничего не слышал, когда вернулся на развороченный прямым попаданием КП.
У края воронки, украшенной дымящимися ошметьями маскировочной сети, он увидел Соломцева и Логвина. Рядом что-то орал в коммуникатор Горюнов, подле которого, озираясь, стоял незнакомый офицер в мягком летном шлеме.