Восход ночи
Шрифт:
Внезапно в кабинете раздался какой-то звук, едва различимый за шумом ветра. Похоже на томный вздох. Ненасытное тело тут же напряглось и затрепетало.
Доун встряхнулась, вышла из кабинета и направилась к лестнице. Ее не покидало странное ощущение — казалось, что за картинной страстью в глазах женщины скрывалось сочувствие. К ней, Доун.
«Пора уносить ноги из этого дома, — подумала она. — Тут кто угодно свихнется».
Провожаемая темнотой, она сделала шаг, другой…
Где-то рядом мелодично зазвенели
«Доун…»
Внутрь хлынуло тепло, струйками спустилось ниже, и она почувствовала, что расслабляется — впервые с тех пор, как…
Скрипнула дверь, и темноту прорезала узкая полоска света.
Как зачарованная, она пошла на свет и, уронив пакеты со льдом, толкнула дверь. Дверь со скрипом открылась, и Доун вошла внутрь.
Комната, в которой она очутилась, походила на будуар: диваны, прозрачные занавеси, ширма с азиатским орнаментом, люстра с хрустальными подвесками… И картины. Два портрета: женщина экзотической внешности в распахнутых ветром одеждах и полуобнаженная японка, на голой спине которой выведены символы кандзи. Третья картина оказалась пейзажем — пустынный пляж, прозрачное голубое море.
Доун опустилась на атласную, пахнущую жасмином кушетку. Словно опомнившись, дверь захлопнулась.
В тот же миг Доун услышала Голос:
— Мне показалось, что ты измучена. И не только физически.
Доун поискала глазами колонки, но ничего похожего не обнаружила.
— Я думала, вы исчезли до завтра, — прошептала она.
— Как видишь, я еще здесь.
Она вздрогнула и посмотрела по сторонам. Пусто. «Измучена», — мысленно повторила она, и глаза тут же начали слипаться. Он прав. Она совсем измучилась.
— Я все равно не отступлюсь, — прошептала Доун. — Мне просто нужно немножко…
— Знаю.
Где-то рядом прошелестел легкий, как дыхание, ветерок.
Что это? Снова гипноз?
От одной мысли о том, что Голос попытается проникнуть в ее мысли, Доун начала закипать. Но при этом она отлично помнила приятные ощущения, которыми сопровождался прошлый сеанс. Помнила испытанное удовольствие, так похожее на физическую разрядку, о которой она мечтала весь вечер.
Она зажмурилась.
— Покой бы мне не помешал.
И снова взметнулся ветерок — уже чуть ближе.
— Доун, почему ты не сопротивляешься? Это должно стать для тебя рефлексом.
— Привыкну. Но ведь это совсем не одно и то же — атака вампира и… — Тело ныло от предвкушения.
— Значит ли это, что я получил твое согласие? — спросил он.
Показалось, или в его вопросе и правда прозвучало волнение?
Доун помедлила — остатки гордости не позволяли ей согласиться сразу. Но искушение было слишком велико. Покой. Блаженство. И любимый ее наркотик — забвение.
— Да, — сдалась она и облегченно вздохнула. — Но вы
В следующий миг чужое сознание затопило все существо девушки. Возбуждающее, блаженное тепло разливалось по телу неторопливыми волнами, то накатывая, то отступая в мерном, убаюкивающем ритме.
Открыв глаза, она обнаружила над собой небо. Солнце ласкало кожу, под спиной похрустывал мокрый песок.
Послышался нарастающий гул, и в следующую секунду в берег ударила волна, окатив Доун фонтаном брызг.
С ленивым удивлением девушка поняла, что ее окружает пейзаж, изображенный на одной из картин. Доун словно превратилась в одну из томных красоток, застигнутых врасплох неведомым художником.
А может быть, это просто бред усталого мозга.
Голос звучал ниоткуда и отовсюду сразу.
— Расскажи мне о Лонигане.
Стоп. Она впустила его вовсе не для этого. Ей хочется не расспросов. Ей хочется забыться.
Она поглубже зарылась в песок, раздвинула ноги навстречу набегающей волне.
Мэтт Лониган.
Она мысленно нарисовала картинку: вот он, рядом с ней — тело блестит в лучах солнца, и видно каждую прилипшую песчинку… каждый мускул в его поджаром теле, с которого капает вода… стекает на нее… Она заставила его наклониться, накрыть ее своим телом и скользнуть ниже… еще ниже… вот его губы уже касаются ее живота. Он целует ее, а потом ведет языком вниз, проникает внутрь… Доун выгнулась и сжала пальцы, набрав целые пригоршни песка.
Она вытянула шею — хотелось видеть его, смотреть, как его голова движется у нее между ног. Но вот он поднял голову и…
Волна обрушилась на песок и начисто смыла его образ. Раздался мстительный хохот.
— Что, ревнуешь? — Прибой с шелестом отступил.
Смех тоже угас.
— Да, ревную.
Новая волна щекотно пробежала по бедрам, вспенилась и закружилась между ног. Доун ахнула и зажмурилась.
Легкое дуновение, скользнувшее по коже, подсказало ей, что на этот раз удовольствием она обязана ему. Голосу.
— В жизни ты гораздо лучше, чем на фотографиях, — сказал он.
Она почувствовала прикосновение к волосам. Он осторожно выпутывал пряди из резинки, выпуская их на волю — плавать по волнам, как у русалки.
— Я и представить себе не мог, что ты окажешься такой…
— Не надо. — Сейчас начнутся сравнения, все как всегда.
Нет уж, этого она не вынесет.
— Нет. Ты светишься изнутри. Ты понятия не имеешь, как это действует на людей вроде меня. Доун, я могу научить тебя многому, проявить наконец твои…
Прикосновение стало ощутимее, словно теперь вдоль тела скользили руки, обводя и запоминая каждый изгиб. Шрамы — профессиональные трофеи — пропали, словно их и не было. Она ощущала ласки каждой клеточкой кожи.