Шрифт:
От автора
«Когда подданные говорят, что король добр, значит, царствование не удалось», – писал Наполеон Бонапарт своему брату Людовику.
Наполеону, конечно, виднее: он был великим человеком. Даже неловко вспомнить, чем закончилось его собственное царствование.
ПРОЛОГ. Лето
1571 года
Война – величайшее бедствие, которое может причинить страдание человечеству, она разрушает религию, государства, семьи. Любое бедствие предпочтительнее ее.
Мартин Лютер
За
А еще на таких руинах можно было встретить кого угодно. Духи невинно убиенных. Они хлопали обожженными ставнями и скрипели уцелевшими воротами. Диких зверей, которые до сих пор находили здесь поживу. А еще тут попадались разбойники, отщепенцы обеих армий, давно забывшие, что когда-то были солдатами и сражались за веру. Ту или другую, не все ли равно. Но в деревнях оставались колодцы, а Генриху и его людям нужно было напоить коней и наполнить фляги.
Впрочем, это пепелище заметно отличалось от других. Несмотря на подписанный больше года назад Сен-Жерменский мир, оно было довольно свежим. Так что в этом случае знаменитый протестантский полководец, погибший еще при Жарнаке, был ни при чем. Видно, лихие люди, которых в последнее время во Франции расплодилось видимо-невидимо, устроили здесь свое кровавое пиршество совсем недавно, не больше двух месяцев назад. Генрих привык на глаз определять такие вещи.
Генерал де Ларошфуко, армия которого стояла в дне пути отсюда, хоть и объявил себя протектором этих мест, видно, плоховато справлялся с возложенной на себя миссией. Его разъезды отлавливали особенно наглые шайки, любившие ко всему прикрываться штандартами его полков. Разбойников вешали, но меньше их не становилось.
«Надо поговорить с Ларошфуко», – не в первый раз за это путешествие думал Генрих, – «Пусть уже сделает что-нибудь, раз назвался протектором. Грабить – одно, а спалить целую деревню, пожалуй, слишком. Черт! Слишком».
Им повезло. На этот раз колодец оказался в сохранной части разоренного селения. Три дома стояли почти целыми, и даже огороды еще не заросли бурьяном.
– Спешиться, – велел Генрих и сам спрыгнул с лошади. Заглянул в колодец. Внизу прохладно плескалась вода. Ведра им, разумеется, никто не оставил, но к вороту была прилажена крепкая веревка, уже неплохо. Придется таскать воду дорожными котлами.
– Ну что, мой принц? – спросил Жан де Лаварден, сын Шарля де Лавардена, служившего некогда гувернером принца Наваррского. – Есть?
Генрих кивнул. Лаварден подозвал троих слуг, и те споро принялись за дело. Андре де Сегюр и Этьен де Комменж помогали им. Никому не хотелось здесь задерживаться.
Генрих пригляделся к одному из домов. Дом как дом. Низкая соломенная крыша, затянутое бычьим пузырем окошко. Но какая-то неуловимая странность заставила его насторожиться. Он осторожно двинулся вдоль покосившегося забора. Свернул за угол в поисках калитки, ненадолго потеряв из виду своих людей.
За спиной что-то хрустнуло.
Не раздумывая, Генрих прыгнул в сторону и прокатился по земле, одновременно вынимая кинжал и стараясь определить источник опасности.
Прямо над ухом послышался странный шелест, и перед глазами Генриха оказалась голая грязная пятка. Он схватил ее и резко дернул на себя. Обладатель пятки полетел на землю лицом вперед, однако, благодаря скользкой глине, покрывавшей щиколотку, ему удалось вырвать ногу и вскочить почти одновременно с Генрихом. В руках он держал топор. Генрих отпрыгнул назад и выхватил шпагу. Теперь для победы нападавшему требовалось изрядное мастерство, которым тот, очевидно, не обладал.
Врага это, однако, не смутило. Он изо всех сил замахнулся топором, целясь Генриху прямо в голову. Легко уклонившись от неуклюжего удара, Генрих наконец разглядел его, с изумлением обнаружив перед собой худенького крестьянского мальчишку лет двенадцати.
– Эй, парень! Уймись! Сдурел, что ли?! – Генрих без труда мог проткнуть его шпагой, но медлил. Не убивать же его, в конце концов, хоть он и сумасшедший.
Вскоре на шум подоспели Лаварден и Антуан де Гаро с аркебузами, и короткая схватка, превосходившая по своей нелепости все драки последней войны, была окончена.
Вид двух направленных на него стволов все-таки вразумил мальчишку. Он отступил к забору, и, прижавшись к нему спиной, с ненавистью уставился на окруживших его людей, явно не собираясь ни расставаться со своим оружием, ни просить пощады.
– Не подходите! Убью! – угрожающе выкрикнул паренек, неумело выставив топор перед собой.
– У нас ружья, дуралей, – с удивлением отозвался Лаварден. – Сделаешь шаг – получишь пулю. Ты хоть понимаешь, что натворил? Бросай топор, хватит дурить.
Мальчишка угрюмо помотал головой, прижимая топор к себе.
Лаварден вздохнул.
–Ну и что с ним делать, мой принц? – поинтересовался он. Жан, видно, тоже не представлял себе, как можно стрелять в этого юного безумца, но и оставить его вот так с топором в руках было нельзя. Сей отрок уже показал, на что способен, только отвернись.
– Ты здесь один? – спросил Генрих, переведя дыхание.
Впрочем, он был почти уверен, что паренек действительно один, уж больно глупо себя вел. Однако, увидев, как метнулся его взгляд, Генрих насторожился.
– Д'Обинье, Миоссен, Комменж! – скомандовал он. – Проверьте-ка дома. Сегюр, Карназе, Кайвень, возвращайтесь к лошадям.
– Один я! Один! – закричал вдруг парнишка, будто намеренно перебивая его. – Стреляйте, сатанинское отродье, что же вы ждете?! Я все равно вас всех ненавижу! Ненавижу! Еретики поганые!
В этом крике Генриху послышалось что-то ненатуральное, словно мальчишка стремился отвлечь их от чего-то.
– Агриппа, живее! – поторопил он.
Мальчишка дернулся вперед.