Восходящие потоки
Шрифт:
Карл, громко топоча и высоко поднимая ноги, с победоносным видом продефилировал по комнате.
"Видишь? Я перемещаюсь! А могу и застыть столбом!"
Карл замер.
"Стоять или двигаться — это мое, сугубо интимное, дело. И делаю это я, вольный сын эфира, тогда, когда мне вздумается!
И последнее. Как ты знаешь, я композитор. Наверно, тебе также известно, что композитор — этот тот, кто пишет музыку.
А музыка — это голос Бога. Нам, избранникам Господа, ниспослан дар улавливать и усваивать божественную
Иногда голос Бога звучит, как гром, иногда как рев водопада, иногда, как шум лесов и пение птиц, иногда, как эолова арфа. А иногда — как сладкозвучная человеческая речь. Так вот, сегодня Господь говорил со мной, Он нашептал мне, что помимо нашей галактики существует бесконечное множество других миров, подчиняющихся другим законам, нежели те, которым подчиняется наша. Это множество образует Мегагалактику, подчеркиваю, не Метагалактику, а именно Мегагалактику, то есть безбрежную Мультивселенную. Она имеет несколько пространственных и временных уровней. Из этого следует, что она многомерна. Она вокруг нас, она рядом с нами. Понял? Но выйти на уровни Мультивселенной мы сможем лишь после смерти. Или в моменты духовного просветления: например, когда мы спим или во время попоек, когда наши мозговые извилины на короткое время выпрямляются, позволяя нам достигать заповедных зон космического разума…"
Сказав это, Карл обхватил голову руками и удалился.
Глава 6
…Жара… Солнце неподвижно висит над Сан-Канцианом и Клопайнерзее. Кажется, что оно пеньковыми канатами принайтовлено к земле.
Карл любовно расправляет закладку, вкладывает ее между страницами, захлопывает книгу и задерживает на мне взгляд.
Некоторое время его синие с поволокой глаза излучают безмятежный свет. Он поднимает руку и принимается нежно теребить волосы на макушке. Карл производит впечатление человека, безмерно довольного собой. И тут его взгляд опять натыкается на импровизированную закладку.
И в ту же секунду с Карлом происходит стремительная метаморфоза: лицо бледнеет, нижняя челюсть отвисает и глаза наполняются ужасом.
— Силы небесные, как же я сразу-то не сообразил?! Она же знает мой адрес!.. — задыхаясь, восклицает он.
— Кто она?
— Да Адель! Будь она проклята! Но — откуда?..
— Откуда-откуда… От верблюда. Наверно, сам сболтнул…
Карл задумывается.
— Возможно… Черт бы побрал эту идиотку! — выкрикивает он с яростью. — Возьмет и нагрянет сюда со своими знаменитыми ярко-красными чемоданами и шляпными коробками. И с булавами. Ты знаешь, она с ними не расстается. У нее черт знает сколько этого добра. Это у нее еще с цирковых времен, когда она жонглировала не то саблями, не то топорами… Ну, сам понимаешь, с топорами и саблями особенно не попутешествуешь, да и в отель вряд ли пустят, вот она и приспособилась к булавам. Она выдает их за бейсбольные биты для лилипутов…
Помню, однажды ночью, в спальне, ей взбрело в голову немного позабавиться с булавами: она сказала, от нечего делать. Этой гадюке, видите ли, прискучило валяться в постели и заниматься со мной любовью, вот она и решила отвлечься и немного поупражняться в жонглировании. Добро бы она жонглировала просто булавами, так нет — ей вздумалось еще и поджечь их. Мерзавка!
Она тогда едва весь дом не спалила. Лежу на кровати, не шевелюсь, смотрю, как надо мной летает
Карл на время замолкает. Потом спрашивает меня:
— У тебя была когда-нибудь бешеная баба, жонглирующая по ночам всякой мерзостью? Она же извращенка, эта циркачка! У нее целый арсенал дурных привычек. Ты не поверишь, но она заставляла меня нюхать у нее под мышками. И я как собака должен был обнюхивать ее и со значительным видом делиться с ней по этому поводу своим глубокомысленными соображениями.
Она говорила, что обнюхивание еще в Древнем Риме считалось обязательной частью любовных игр и что, по ее мнению, это возбуждающе действует на всякого настоящего мужчину.
По ее мнению, настоящий мужчина — это тот, кто дня не может прожить, чтобы не обнюхать партнершу в самых немыслимых и труднодоступных местах. И еще, мужчина должен быть грубым и волосатым. И должен пахнуть черт знает чем. Она была убеждена, что от полноценного мужчины должно пахнуть самцом. То есть он должен вонять, как скунс. Прямо какой-то ницшеанский подход к гигиене!
— А не ты ли уверял меня, что она восхитительна в постели?
— Я?! — Карла передергивает, как от озноба. — Я не мог этого говорить! Может, она и восхитительна, но все это не для меня. Она требовала, чтобы я во время этого самого дела вел с ней беседы.
— О чем?
— Да о чем угодно! Конечно, было бы лучше, поучала она меня, если бы я нашептывал ей о своей любви. Но в то же время, я мог болтать о чем угодно, только бы это звучало убедительно.
Я мог говорить о спаривании носорогов в Южной Родезии. Или о миланской опере. Или об автомобильных покрышках. Или о Хайдеггере и Ясперсе.
Я мог говорить даже о собачьих глистах. Главное, чтобы я что-то говорил. Чтобы молол языком без передышки. А я привык работать молча. Как шахтер в забое. Я имею обыкновение, когда предаюсь радостям любви, молчать, сосредотачиваясь не на болтовне, а на предмете перманентного обожания, уносясь в мыслях черт знает куда… Это ведь так понятно. Но она принуждала меня!
Первое время я еще находил слова, говоря ей о своей любви и при этом думая о чем-то постороннем… Это, в общем-то, не сложно. Лежишь, например, и по памяти читаешь что-нибудь из "Мадам Бовари"… Но потом я выдохся: стал заговариваться и повторяться. Тогда я решил перейти на счет. Досчитал однажды чуть ли не до миллиона…
Адель была крайне возмущена. "У вас, Карл Вильгельмович, — сказала она и покрутила пальцем у виска, — фантазия дятла". Это у меня-то, композитора, человека насквозь творческого?!
Она велела мне проштудировать Омара Хайяма и этого… как его… Овидия. Надо отдать должное старине Хайяму, этот сатир знал толк во всем, что касается ебли. А вот Овидий… Он утверждал, что перед этим самым делом нельзя есть и нежиться в тепле. Это, мол, расслабляет и понижает мужскую силу.
Я у нее спрашиваю, и что мне теперь делать? Сутками голодать и обкладывать яйца ледяными компрессами? Вот же подлая баба! И еще эта болтовня… Она и сама лопотала без умолку, декламируя наизусть целые страницы из Джойса. Откуда эта деревенщина знает Джойса, ума не приложу!