Восходящие потоки

Меретуков Вионор

Карл резко разворачивается, плывет назад и с поразительной скоростью достигает мостков.

— Ну, что ты расселся, дубина! Помоги же мне! — кричит он, прыгая на одной ноге.

Я не без труда вытаскиваю из его пятки занозу размером с каминную спичку.

Карл отбирает ее у меня и долго рассматривает со всех сторон.

— Европа, мать ее! Не могут отполировать доски! Вот видишь? — говорит он и подносит

щепку мне под нос. — Начало положено, заноза — это знамение! Это сигнал, что пора сматывать удочки.

Карл торопливо одевается.

— Только никуда не уходи! — предупреждает он и грозит мне пальцем. — Смотри же! Я скоро вернусь…

Размахивая руками и продолжая что-то бормотать, Карл уносится прочь.

Я смотрю на часы. До обеда еще далеко.

…У меня был выбор. Покончить со всем прямо сейчас, бултыхнувшись в мрачные глубины Клопайнерзее. Или вечером пойти с Карлом в ресторан.

Я выбрал последнее.

С самоубийством я решил повременить. Но размышления об этом привели к тому, что мне совершенно расхотелось обедать. Про себя я отметил, что мысли о смерти меня не ужаснули.

Столь же безучастно я мог размышлять о чем угодно. О правиле буравчика, например. Или о выборах президента Мозамбика.

По мере приближения к почтенным летам, я опираюсь на свой, обретенный в последнее время, опыт и уже не с таким, как прежде, ужасом думаю о смерти.

Возможно, эти внутренние перемены на самом деле — Промысел Божий. Чтобы я лишний раз убедился в существовании Господа.

А возможно, утрата страха перед смертью — это строгий и милосердный закон эволюции, которая не только следит за тем, чтобы я ходил прямо, как конногвардеец, но чтобы и в голове у меня был какой-никакой порядок. Чтобы под старость, перед смертью, которая вот-вот станет фактом моей маленькой персональной истории, я меньше страдал и привыкал к мысли о неизбежности смерти, как привыкают ко лжи или шуму за стеной.

Я чувствую, что со мной что-то происходит. Где-то в груди, очень-очень глубоко, зарождается тягостное ощущение, похожее на сосущее чувство голода и в то же время на смертельную тоску.

Это ощущение неторопливо переползает в голову, осваивается там, вызывая в памяти печальный деревенский пейзаж, виденный мною в детстве: кладбище с почерневшими от времени деревянными крестами и серенькую церковь на косогоре.

Неприятное ощущение усиливается, становится болезненным: кажется, что у меня отсасывают кровь из левого предсердия и перекачивают в мозг.

Я вижу, как страшные кресты с тошнотворным треском проваливаются сквозь землю, а церковь, оседая, медленно кренится и опрокидывается с косогора в овраг…

Опять на меня наваливаются воспоминания…

Глава 7

…Как-то одним пасмурным сентябрьским утром в квартире на Якиманке раздался телефонный звонок. Можно сказать, что именно с этого момента началась моя схватка со временем и пространством, то есть начались мои скитания по свету.

"Наконец-то мы вас нашли", — услышал я глухой голос.

И хотя в глубине души я знал, что могу дождаться такого звонка, мне стоило большого труда спросить равнодушным голосом:

"Кто говорит?"

"Оставьте… — незнакомец устало вздохнул. — Вы прекрасно понимаете, с кем говорите. Слушайте меня внимательно. Если вы будете вести себя благоразумно, вас никто не тронет. Мы не банда убийц и насильников. Уяснили?"

"Да", — ответил я. Язык плохо повиновался мне.

"Вам не остается ничего другого, как только вернуть деньги. То есть, расстаться с тем, что вам не принадлежит. Мы понимаем, что для вас это сделать будет нелегко, расставаться с деньгами всегда трудно. Но иного пути у вас нет. По нашим сведениям, замков во Франции вы не приобретали и за вычетом некоторых небольших сумм, которые вы соизволили самовольно потратить за эти два года, деньги находятся в целости и сохранности. Нас не интересует, где именно вы их храните. Главное, чтобы вы извлекли их оттуда и передали нам. Одно условие: известную вам сумму вы передадите нам в том виде, в каком взяли. Думаю, что одного дня вам хватит. Вы слышите меня?"

Я нашел в себе силы опять ответить "да".

Замков я действительно не приобретал. Да и черта-с два их сейчас приобретешь. Все они — до единого! — разобраны нашими соотечественниками, прежде жившими в коммуналках. А теперь не представляющими себе жизни без лакеев, собственного выезда и поля для гольфа.

"Не советую даже помышлять о бегстве. Мы вас нашли. Не скрою, это потребовало и определенных затрат, и определенных усилий… Ну, да Бог с вами, кто старое помянет… Но, учтите, шуток мы не потерпим, если вам каким-то чудом удастся улизнуть, найдем опять. И тогда, сами понимаете, разговор будет другим. Мы будем следить за каждым вашим шагом. Итак, до завтра".

Через пятнадцать минут меня не было дома.

Моя съемная квартира на Якиманке имела три выхода.

Одна дверь — парадная — выходила в подъезд, где на первом этаже за окошком сидела в кресле и дремала старая усатая консьержка.

Другая дверь через балкон вела на пожарную лестницу. Эти выходы — вернее, говоря конспиративным языком, отходы — легко "простреливались". Хотя, по большому счету, кавычки в слове "простреливались", несмотря на мирный характер разговора, были излишни.