Восхождение, или Жизнь Шаляпина
Шрифт:
— Очень хорошо, что вы, Феденька, понимаете, чего хотите. Это уже половина успеха… Вы еще так молоды… Обогащайте себя знаниями, читайте больше… Прекрасный эпизод вы рассказали о Петипа. Замечательный мастер, удивительный художник…
Мамонтов умолк, а мысли его унеслись в Петербург к дням былой молодости, когда впервые появились имена Направника, Петипа.
— Какая странная игра судьбы… Бывают случаи, что настоящие фамилии артистов, а не столь часто практикуемые за последнее время псевдонимы вполне соответствуют тем профессиям, которые носят эти артисты. Можно ли, например, лучше придумать фамилию для балетмейстера, чем Петипа? А Направник? У меня не раз мелькала мысль: как было бы хорошо,
— Уж очень педантичен, чересчур строго следит за ритмичным исполнением каждой роли, — сказал Шаляпин, вспомнив мелкие придирки Направника.
— А как же за вами не следить-то, вы ведь можете такое нагородить!.. Для того и существует направник-дирижер.
В середине августа Нижний Новгород прощался с полюбившимися артистами: труппа Мамонтова давала последние спектакли. 11 августа в бенефис Федора Шаляпина шел «Фауст». Он сам выбрал этот спектакль, все еще надеясь и в образе Мефистофеля покорить взыскательную публику. Он много думал над этой ролью, пытался постигнуть то, что ему говорили об этом образе Дальский и Мамонтов. Никто не препятствовал ему в его намерениях, и все-таки получалось бледно. Девять раз он выходил в этой роли, а успех был средний. Затмевал его блистательный Тартаков. Нет, он вовсе не был завистлив к чужому успеху. Он высоко чтил тех, кто хорошо делал свое дело. Его волновало то, что сам-то он неважно исполнял свою роль.
На бенефисный спектакль принесли сшитый для него костюм. В новом костюме Шаляпин пел гораздо лучше, чем до сих пор, и публика не могла не заметить этого, бурно аплодируя и вызывая его после исполнения коронных арий оперы.
На следующий день «Нижегородская почта» сообщала: «Вчера оба артиста (Шаляпин и Тартаков) имели выдающийся и вполне заслуженный успех. Красивый голос Шаляпина звучал отлично…»
Гастроли подходили к концу. Выступив в последний раз на сцене нижегородского Нового театра в роли Гудала в «Демоне», Шаляпин через несколько дней уехал в Петербург, а в душе было столько неразрешенных вопросов…
Что делать? Оставить службу в Мариинском театре и перейти в Частную оперу Мамонтова? А как сложится его судьба у Мамонтова? В Мариинском он все время обеспечен почетной работой, а там… И самое главное — любовь к Иолочке Торнаги всерьез завладела его сердцем.
Глава восьмая
Жребий брошен
В Петербурге его встретили радостно. Начинался театральный сезон, и в «Пале-Рояль» из летних поездок возвращались артисты, художники… Все оставалось прежним, только Федор вернулся другим: он почувствовал, что его ждут какие-то большие перемены. Какие, он еще не знал. Может, после исполнения партии Олоферна столица обратит на него внимание? Может, еще что-то произойдет, но что-то должно случиться, он остро чувствовал это.
Он начал работать над партией Олоферна. Он уже видел себя в этой героической роли, напевал наиболее сложные отрывки из партии. Но первые же репетиции вернули его к действительности. Снова начали ворчать, что Шаляпин и поет неправильно, и играет не так, как до него играли и пели выдающиеся мастера Мариинской сцены. Снова начались трения между молодым артистом и руководством театра.
В порученной ему партии князя Владимира в опере «Рогнеда» Шаляпину виделся пылкий, темпераментный характер, быстро вскипающий гневом и быстро остывающий. В этой смене настроений артист и пытался раскрыть недюжинную натуру молодого князя. Он подобрал грим. Темные кудри, темная небольшая бородка и ярко горящие страстные глаза — вот каким внешне он представлял себе молодого героя. Пылкий темперамент должен был проявляться в каждой фразе, в каждом жесте. С удовольствием Шаляпин сыграл сцену, где ему пришлось выкрикивать: «До жен моих вам нету дела!» В яростном гневе он мощно ударял кулаком по столу и выпрямлялся во весь свой рост. Но тут же князь Владимир-Шаляпин столь же внезапно переходил в благодушное состояние… Да и сцена в лесу во время охоты тоже нравилась Шаляпину. Он безмолвно клал руку на гриву коня и замирал, а лицо выражало скорбную задумчивость. Вдали затихал хор странников, рядом стояли богато одетые охотники, и он, Шаляпин, думал обо всем, что только что произошло на его глазах.
Шаляпину нравилась эта роль, и он с удовольствием отдавался работе. Он играл ничуть не хуже, чем в Нижнем, но все время им были недовольны. Это раздражало Шаляпина. «Что они хотят от меня? Не могу же я делать так, как до меня это делал Мельников… Показывают, как ходил Мельников по сцене, что он делал руками… Но никому и в голову не приходит, что Мельников был не похож на меня, а я на него. И сколько б я в точности ни повторял его движений, все время получается что-то курьезное. Да и совсем другой человеческой индивидуальностью я представляю себе характер князя. И мой князь не может делать тех жестов и движений, которые мне навязывает режиссер».
Он очень удивился, когда однажды в его комнату зашли Иола и давний его приятель, артист Михаил Малинин. Сколько было радостных расспросов!.. Оказалось, что Мамонтов снова предлагает ему работать в Частной опере в Москве.
Малинин ушел. Федор предложил Иоле пообедать в ресторане. Долго они не расставались в тот день.
Шаляпин все еще колебался, переезжать ему в Москву или оставаться в Петербурге. И вот как-то, проезжая по Садовой на извозчике, он увидел на углу Невского и Садовой, как раз напротив Публичной библиотеки, артиста Юрьева, тоже на извозчике. Неожиданно для себя Федор крикнул:
— Юрчик! Подожди-ка, что-то важное хочу тебе сказать…
Пролетки остановились рядом. Шаляпин сердечно поздоровался с Юрьевым.
— Знаешь, Юрчик, я хочу уходить с императорской сцены…
— Как так?..
— Да вот, видишь ли, очень много соблазнов…
— Ну, Федор, — задумчиво ответил Юрьев, — соблазны соблазнами, но уйти с императорской сцены легко, а вернуться — куда труднее. Обдумай!
— Так-то так! Понимаю! Конечно, вопрос нелегкий… Но много есть обстоятельств… Ты вот что… загляни сегодня вечером ко мне. Поговорим.
Вечером Шаляпин у себя в «Пале-Рояле» был необычайно задумчив. Его предостерегали против скоропалительных решений, но он все больше склонялся порвать со своей размеренной, незаметной службой на императорской сцене. Не сломать ему устоявшихся канонов, не пробиться, а он так мечтал об этом…
Шаляпин был рад приходу Юрьева. Тот спокойно разделся, сел на предложенный стул. Юрьев был, как всегда, элегантен и собран.
— Как, Феденька, прошли гастроли в Нижнем? Ведь у нас тут почти ничего не писали… Как труппа госпожи Винтер?
— Ты знаешь, оказывается, это труппа не госпожи Винтер, а Саввы Ивановича Мамонтова. Это я сразу же узнал… Да никто и не скрывал, что опера принадлежит Мамонтову.
— Ну и какое впечатление он на тебя произвел?
— Не можешь себе представить, до чего это удивительный человек! Мамонтов сумел привлечь прекрасных артистов, и не только артистов. Какие они все замечательные люди, добрые, сердечные!.. Знаешь, жили как одна семья… Я там познакомился с изумительным художником Костей Коровиным. Вот кто понимает толк в театральных декорациях!..