Восхождение, или Жизнь Шаляпина
Шрифт:
— Да кто ж ее знает, эту публику… То валом валит, то ничем ее не заманишь…
— Не лучше ли нам поставить «Манфреда» Шумана с Шаляпиным в заглавной роли? — хмуро спросил Рахманинов Мамонтова.
— Так ведь и в вышеуказанных операх есть простой разговор вместо речитативов. Почему же одно можно, а другое, с теми же художественными особенностями, но более талантливое, нельзя…
Рахманинов на этот раз так ничего и не добился. Показалось, что удалось увлечь Мамонтова постановкой «Манфреда», но стоило ему выйти за дверь, как сидевший тут же Коровин отговорил Мамонтова от этой постановки.
А случай с Эспозито? Правда, он ведет себя совершенно разнузданно со своими подчиненными, и неудивительно, что один из них дал ему пощечину при всем хоре и оркестре, да так сильно, что сбил его с ног… Пенсне сломалось.
Дело разбиралось у мирового судьи. И самое ужасное в том, что Эспозито продолжал дирижировать! Беда в том, что главные наши заправилы или не особенно умные люди в музыкальном отношении, или не особенно честные. И насколько плохо, что нами заведует не один хозяин, а десять, причем каждый говорит что-нибудь свое, что идет вразрез с мнением другого. Но хуже всего то, что Мамонтов нерешителен сам и поддается всякому влиянию. С каким удовольствием поработал бы над «Манфредом»… А как Шаляпин был бы великолепен в «Манфреде», согласись он говорить, а не петь… Да нет, в этом сезоне уже ничего не будет… А зачем давали ему «Рогнеду» и «Снегурочку», столь великолепно поставленные в Большом театре? Хорошо, что от «Снегурочки» отказались, хватило здравого смысла не соревноваться с Большим театром. А то был бы настоящий провал…
В общем, все шло так плохо, что одно время он боялся припадка черной меланхолии… Что ж, сезон подходит к концу. Как ни тяжко ему было, он все-таки выдержал. Этот сезон ничего ему не принес: дирижерский рубикон он перешел, и теперь нужно только безусловное внимание и подчинение себе оркестра, а этого добиться он как второй дирижер не сможет… Только он что-нибудь наладит, как дирижировать этой оперой берется Эспозито, и сразу же возвращаются старые недостатки, возникает разлаженность, фальшь, против которых он столько воевал. Если бы не Шаляпин, он ушел бы в середине сезона. А как прекрасен он будет в роли Бориса Годунова! Рахманинов готов был уже сейчас объявить Мамонтову, что не будет работать в театре, но его удерживало желание поработать летом с Шаляпиным над этой ролью. Да и вообще с Федором нужно заниматься…
Сергей Васильевич Рахманинов ушел от Мамонтова явно не в духе, а Савва Иванович, оставшись один, задумался. Вроде бы привычное дело, серьезный разговор о серьезном деле, которое все они вообще делают в театре. Но как резко изменилось его настроение… Кажется, все свое свободное время он тратит на утверждение русского репертуара в московской Частной опере, но то одно, то другое выбивает его из колеи привычного и нормального рабочего состояния… Неужели не понимает талантливый Рахманинов, что Частная опера должна привлекать публику своим репертуаром и хоть как-то оправдать огромные затраты на постановку блистательных русских опер, пока еще не заинтересовавших массового зрителя?.. Ведь было же время, когда он, Мамонтов, чуть ли не впервые в Москве поставил гениального «Каменного гостя» Даргомыжского… А что получилось?
Савва Иванович вспомнил недалекое прошлое своего театра, когда начинали свой творческий путь и Лодий, и Салила, и Татьяна Любатович… Сколько было упреков со стороны тех, кто не понимал, что театр для него — это не забава преуспевающего дельца, а сама жизнь… Сплетни одна чудовищнее и нелепее другой разносились по Москве с быстротой лесного пожара. А он делал свое дело, преображал оперный русский театр… Но ничто не проходит бесследно. И порой ему казалось, что московская купеческая тина затягивает его в свои глубины, жизнь в эти моменты была безотрадной, уходило всякое желание бороться, иссякали силы и чувства. Но встречи с Римским-Корсаковым, Стасовым, их энергия, вера в великое предназначение русской музыки, ее новаторский дух и высокий патриотизм действовали на него успокаивающе, и он вновь брался за постановки русских опер… И не только Верстовского, хотя и тут он не видел особого греха. «Каменный гость» — это будущее оперы…
«Да, «Каменный гость» шел у нас, кажется, три раза, — вспоминал Мамонтов. — Все обычно и нормально… Партитура была приобретена у Бесселя заблаговременно. Разучивалась опера долго и тщательно, сам занимался с певцами, а помогал мне Кротов. Кротов хотел дирижировать, но потом отказался, не хватило духу. Пришлось пригласить Труффи, способного и горячего итальянца. Превосходен был Лодий в роли самого Дон Жуана, Салина в роли Донны Анны, неплохо справилась с ролью Лауры и моя драгоценная Таня Любатович… Фразировка вся продумана и осмыслена до мельчайших подробностей и внедрена всеми исполнителями, насколько позволял их талант… Пропусков и купюр, разумеется, не было допущено никаких. А вторая картина, ужин у Лауры, была обставлена очень интересно и красиво, да и сцена у окна произвела хорошее художественное впечатление… Да, в «Каменном госте» Даргомыжского Шаляпин поистине великий художник и творец. Как превосходно исполнял он роль Дон Жуана на вечере у Стасова! Вот был замечательный вечер… Стасов убеждает меня поставить снова «Каменного гостя», а будет то же, что и несколько лет тому назад… Публика отнеслась равнодушно к великой опере… И половины театра не заполнила. Конечно, все, кто был, остались очень довольны, захлебывались от восторга, но это такой малый процент, если уж быть честным. И грустно все это вспоминать. А Верстовского «Аскольдову могилу» просят поставить, и валом повалит публика…»
Прошло несколько недель — в обычных хлопотах…
Савва Иванович собирался уже ехать на Большую Спасскую, как дверь открылась и вошла Клавдия Спиридоновна Винтер, бессменный руководитель всего оперного хозяйства в последние годы. «Вот не успел уехать, теперь опять будет просить денег», — мелькнуло в голове. И спокойно, с вежливым поклоном пригласил ее сесть: предстояла долгая беседа, ведь она только что побывала в деревне, где должна состояться свадьба Шаляпина и где вскоре соберется чуть ли не вся группа Частной оперы.
— Ну, как там живете? — не утерпел горячий Мамонтов, пока полнеющая Клавдия Спиридоновна усаживалась на крепкий стул. — Устроились?
— Да, Савва Иванович, устроились, все уже приехали, работают вовсю… Ох и хлопот много…
— Ну, рассказывайте все по порядку, как дела, как настроение?..
— Жизнь у нас в деревне идет хорошо. Шаляпин ежедневно учит Фальстафа часа полтора, а уж о Сереже Рахманинове и говорить нечего, он теперь совсем от нас удалился: или бродит один по лесу, или занимается у себя в домике…
— Уж не обиделся ли он на меня, наш любезный Сергей Васильевич?
— Да нет, он ничего не говорил. Только и сказал, что устал, хочет отдохнуть, может, напишет что-нибудь в такой благодати. Он же несколько дней тому назад и приехал-то. А что у вас здесь произошло?
— Да пустое, репертуар наш не удовлетворяет Сережу Рахманинова, вот чуть-чуть и повздорили… Ну а что вы еще мне расскажете?
— Я думаю, было бы полезно и Тане что-нибудь учить. Она, когда занимается, меньше думает о мелочах и, следовательно, меньше расстраивается. Я с ней ничего не говорила об этом, но вижу, как она страдает от своей незанятости. Дайте ей что-нибудь учить к новому сезону.
— Право, и не знаю, что вам сказать сейчас… Еще не думал. — Мамонтов давно уже остыл к Татьяне Любатович, и действительно ему и не приходило в голову, что надо бы позаботиться о ее репертуаре.
— Антонова тоже просила дать ей что-нибудь учить… Она имела громадный успех на концерте в Сокольниках, да вы уж слышали, поди?
— Нет, расскажите, я захлопотался, собирался узнать, да все некогда… Как публика, сбор был?
— Сбора я еще не знаю, Литвинова еще не видела, но успех концерта определенный… Пожалуй, только Балабанова не имела успеха, после арии не могла даже выйти и раскланяться. Во втором же отделении ей немножко похлопали, и она тут же спела второй романс, после него один раз вышла. В особенности эта неудача была заметна в сравнении с Антоновой и Шаляпиным. Антонова имела громадный успех, и надо отдать ей справедливость, должно быть, подзанялась и пела Лакме очень хорошо. Бисировала во втором отделении. Шаляпин же имел такой успех, что просто стон стоял в Сокольниках… А сбор, что ж, на долю каждого пришлось не меньше ста пятидесяти рублей, гораздо лучше первых двух разов.