Восхождение, или Жизнь Шаляпина
Шрифт:
Настоящим триумфом Шаляпина была опера «Садко». 26 декабря 1897 года состоялась премьера оперы, как и было задумано Мамонтовым. Много было недостатков в исполнении, особенно хор и оркестр допустили много ошибок, но опера была встречена как большой праздник русского искусства. В первых спектаклях Шаляпин не участвовал. В третьем спектакле он исполнил роль Варяжского гостя.
30 декабря на третьем спектакле присутствовали Римский-Корсаков с женой Надеждой Николаевной, Владимир Васильевич Стасов…
Римский-Корсаков был возмущен тем, что опера была разучена плохо, оркестр допускал много фальшивых нот, не хватало многих инструментов, хористы в первой картине пели по нотам, держа их в руках, словно обеденное меню, а в шестой картине хор вообще не пел, играл один оркестр. Понравились лишь декорации да некоторые артисты. Но буря аплодисментов долго не смолкала, требуя автора и исполнителей. И, чувствуя, что опера имеет успех у публики, автор смирился с недостатками. В конце концов, опера исполнялась впервые на сцене, причем на частной. Откуда взять большие средства для большого оркестра и большого хора?
Римский-Корсаков успокоился и во время антракта пошел за кулисы поблагодарить труппу. Тут и познакомился с Забелой, ученицей Петербургской консерватории, художником Врубелем, ее мужем, поблагодарил остальных участников спектакля.
Поразил его Варяжский гость. Действительно, могучий викинг предстал перед ним таким, каким он и хотел его изобразить. Воплощение его замысла было исключительно точным и глубоким.
— Шаляпин, браво! Браво, браво, Шаляпин! — неслось, как буря, по театру.
«Так вот он, исполнитель моего Ивана Грозного!» — подумал Римский-Корсаков, радуясь первому знакомству с талантливым артистом.
О своем первом впечатлении от игры Шаляпина Владимир Стасов писал: «Итак, сидел я в Мамонтовском театре и раздумывал о горестном положении русского оперного, да и вообще музыкального дела у нас, как вдруг в III картине «Садко» появился предо мною древний скандинавский богатырь, поющий свою «варяжскую песнь» новгородскому люду на берегу Ильмень-озера. Эта «варяжская песнь» — один из величайших шедевров Римского-Корсакова. В ее могучих, суровых звуках предстают перед нами грозные скандинавские скалы, о которые с ревом дробятся волны, и среди этого древнего пейзажа вдруг является перед вами сам варяг, у которого кости словно выкованы из скал. Он стоял громадный, опираясь на громадную свою секиру, со стальной шапочкой на голове, с обнаженными по плечо руками, могучим лицом с нависшими усами, вся грудь в булате, ноги перевязаны ремнями.
Гигантский голос, гигантское выражение его пения, великанские движения тела и рук, словно статуя ожила и двигается, взглядывая из-под густых насупленных бровей, — все это было так ново, так сильно и глубоко правдиво в картине, что я невольно спрашивал себя, совершенно пораженный: «Да кто это, кто это? Какой актер? Где они отыскали в Москве? Вот люди-то?» И вдруг в антракте, в ответ на мои жадные вопросы, узнаю, что это — не кто иной, как сам Шаляпин».
Занавес опустился. Взрыв аплодисментов, бесконечные вызовы автора и исполнителей. Смущенный автор кланяется. Он вовсе не ожидал такого бурного успеха своей отклоненной императорским театром оперы. За кулисами крепко обнимает Римского-Корсакова его давний друг Семен Кругликов, профессор консерватории, музыкальный критик, консультант Мамонтовского театра.
— Как прекрасен ваш триумф, Николай Андреевич… Пусть позавидует Мамонтову Мариинский театр… Всеволожский теперь будет кусать локти… Вы имеете свой театр…
Своей «радостью безмерной» поделился семидесятичетырехлетний Стасов в статье.
Глава шестая
Гастроли в Петербурге
16 января 1898 года загорелся театр Солодовникова. Пожар потушили, но давать спектакли в нем было невозможно. Вроде бы ничего не предвещало несчастья. Театр принадлежал одному из богатейших людей Москвы, Гавриилу Гаврииловичу Солодовникову, владельцу так называемого Солодовниковского пассажа. Начинал он, как говорится, с нуля, торговал спичками, потом открыл галантерейную лавчонку, магазинчик — и так пошел по восходящей… И все-таки что-то должно было случиться… Тень обреченности нависала над всеми его предприятиями — он был просто фантастически скупым, выгадывал на мелочах, даже на питании своих детей, которые жили буквально на каше и щах. И сам одевался в косоворотку, русскую поддевку, высокие сапоги… По-прежнему, как много лет назад, ездил на конке, а если приходилось пользоваться железной дорогой, то непременно третьим классом…
По городу шла молва о его скупости, рассказывали презабавнейшие случаи об этом архимиллионере…
Однажды профессор Склифосовский согласился сделать ему операцию, но при условии, что Солодовников, пожелавший оперироваться только у себя дома, приобретет некоторые необходимые хирургические инструменты. Солодовников купил на Сухаревке, конечно по дешевке, ржавые инструменты… Как же он был разочарован, когда Склифосовский отказался делать этими инструментами операцию и потребовал инструменты от Швабе, что на Кузнецком мосту…
Савва Иванович, огорченный, опечаленный, мучительно старался понять причины происшедшего, вспоминая все ходившие легенды о скупости Солодовникова, экономившего и на театре, во всем ограничивавшего своих арендаторов. Что ж теперь делать? Пытались хотя бы репетировать в полуразрушенном театре. Привели его чуть-чуть в порядок, но все это было от отчаяния…
Принесли письма от Лентовского. Мамонтов стал читать: «Не умею Вам выразить того тяжелого впечатления, какое я вынес вчера, бывши на репетиции Солодовникова театра. Более всего мне жалко, что начавшееся так блестяще развиваться под Вашим художественным наблюдением дело Русской оперы вдруг принуждено приостановить свою полезную деятельность. Приостановить в то время, когда это дело стало проникать в публику и, так сказать, входить в силу. Грустно и тяжело!
Москва город трудно поддающийся, его опасно разочаровывать. Если б позволяли обстоятельства… Было бы лучше оставить зрителя под обаянием прошлого, к сожалению потерянного, чем скитаться по картонным театрикам. Как ни старайтесь играть, какие спектакли ни давайте — все будет казаться в уменьшенном, умаленном виде после того великана театра, как сгоревший, вполне соответствовавший и красоте, и широте, и размаху Русской оперы. Что ни говорите, а для Ваших задач Вам нужен театр особенный, где бы Вы могли развернуться во всю мощь! Да, жалко, искренно жалко! И простите, что я высказался… Это сделал как-то невольно…»
«Все правильно, — думал Мамонтов, — стоит хоть на месяц задержаться с выступлениями, как зритель пойдет искать другие развлечения и забавы, забудет про Русскую оперу, которая принесла ему уже столько эстетических наслаждений… Надо что-то придумать…»
Савва Иванович Мамонтов срочно выехал в Петербург для того, чтобы там договориться о гастролях своего театра.
22 февраля русская Частная опера в театре Консерватории начала гастроли оперой «Садко». На следующий день давали «Псковитянку». И вообще было решено эти две оперы Римского-Корсакова показывать как можно чаще. Кроме того, привезли для показа оперы «Хованщина», «Жизнь за царя», «Снегурочка», «Майская ночь», «Русалка», «Рогнеда», «Опричник», «Фауст», «Миньона», «Самсон и Далила», «Богема», «Орфей».