Восхождение на Фудзи (Репортажи из Японии)
Шрифт:
Поглядывая из окна конторы на баррикаду перед воротами, Аоки повторял, что он разделается с профсоюзом.
– Если не пускать забастовщиков в цехи, они долго не продержатся, а если еще выкинуть их семьи из заводских жилищ - тем более.
Вскоре молодчики из "бамбуковского колодца" появились и у серых двухэтажных бараков. Дождавшись, когда мужчины уйдут на митинг или в пикет, они ломились в двери, били стекла, грозили поджогом. Многие женщины по целым неделям не могли выйти на улицу за покупками. Жену профсоюзного активиста Оно бандиты выследили на лестнице и
Стачечному комитету пришлось организовать дружины для охраны жилищ. Попытка силой выселить семьи забастовщиков фабриканту не удалась.
Профсоюз подал на Аоки в суд и с помощью группы прогрессивных адвокатов выиграл дело.
Стачка продолжалась - сто, двести, триста дней...
Трудящиеся Токио общегородским митингом солидарности отметили годовщину борьбы металлистов "Ниппон рору". Потом - вторую, третью, четвертую.
Под солнцем, ветром, дождями выгорели, будто поседели, флаги перед заводскими воротами. Проржавел от времени даже металлический щит с надписью: "Мы бастуем против незаконного увольнения 33 рабочих".
Лозунг этот неполон. На восьмисотый день Аоки-государь в бессильной злобе объявил уволенным весь профсоюз, всех участников забастовки.
– Нас этот удар не задел, - иронизировали металлисты.
– Платить-то он нам перестал с первого же дня стачки...
Как же живут они с семьями, с детишками, не получая зарплаты? Можно было бы рассказать о том, что в стране не проходило ни одного профсоюзного съезда, ни одного рабочего митинга без сбора пожертвований в пользу героев "Ниппон рору"; можно было бы рассказать о новогодних и первомайских посылках, об экскурсионных автобусах с гостями из дальних мест. Но при всем радостном и светлом, что дает бастующим поддержка братьев по классу, им было нелегко. Ведь житейские заботы их не ограничивались тем, как прокормить себя и семью. Каждый участник стачки добровольно обязался ежемесячно вносить в фонд борьбы определенную сумму.
– Иначе нельзя, - говорил председатель профсоюзного комитета Тиба.
– Мы сильно потратились на лечение раненых, на судебный процесс. Пришлось влезть в долги. Да и сейчас деньги нужны на каждом шагу. Вот и получается, что у нас, наверное, самый высокий в мире профсоюзный взнос: каждый отдает от трети до половины своих случайных заработков.
Постепенная, но коренная перемена произошла и в отношении тех, кто продолжал ходить на работу, кого первое время обзывали предателями.
Горячие головы предлагали: хватит сдерживать себя, всыплем как следует наемным громилам, а заодно и штрейкбрехерам, дадим напоследок такой бой, чтобы нас запомнили, а там - в тюрьму так в тюрьму.
Стачечный комитет сумел противопоставить подобным порывам подлинно пролетарскую выдержку.
Для успеха в затяжной борьбе требовалось заручиться поддержкой тех, кто остался на заводе. Понять это умом было куда легче, чем сердцем.
Как заставить себя искать пути к сердцу тех, кто продолжал работать под защитой наемных громил?
С другой стороны, тем, кто не участвовал в стачке, было трудно смотреть в глаза бастующим. Они избегали уличных встреч, сторонились соседей по баракам, испуганно отказывались от листовок.
Однако даже общения между женами, ребятишками было достаточно, чтобы сделать первые шаги к преодолению отчужденности.
Толкала к этому сама жизнь. Уже после начала забастовки от несчастного случая в цехе погиб рабочий. Бастующий профсоюз добился тогда, чтобы министерство труда прислало на завод инспекцию, которая подтвердила плачевное состояние техники безопасности. Аоки-государю пришлось выдать рабочим шлемы.
– Вы многого добьетесь, если будете действовать, как мы, сообща! убеждала многотиражка стачечного комитета "Искра Касаи".
Сто пятьдесят экземпляров этого размноженного на ротаторе листка действительно стали искрами в цехах "Ниппон рору", во всем фабричном предместье Касаи.
Привело это к тому, что "хозяйский профсоюз", созданный, чтобы увековечить мир и согласие между владельцем завода и рабочими, вышел из повиновения, начал объявлять стачку за стачкой.
Опыт "Ниппон рору" стал достоянием всего японского рабочего движения как пример стойкости небольшого коллектива и как школа пролетарской солидарности.
Ротатор стачечного комитета, кроме листовок и объявлений, уже много раз печатал приглашения на рабочие свадьбы.
До тысячи гостей собираются в такие дни у баррикады. Шумно выгружают привезенные с собой припасы, волокут соломенные кули с рисом. Тут же под открытым небом сообща стряпают. Прямо из бутылей, не подогревая, разливают по бумажным стаканам саке. Поздравляют молодоженов. А потом, взявшись за руки, поют:
Крепись, товарищ,
будь стоек до конца.
Нам луч победы
заблестит сквозь тучи.
Как альпинисты
на пути по кручам,
Связали мы в борьбе
свои сердца.
Сражение в Фукусима
Поезд идет из Токио на север, и вагонное радио после каждой станции предупреждает: "Уважаемые пассажиры! Просим вас иметь в виду, что общественный транспорт в префектуре Фукусима сегодня не работает..." Для Тохоку, северо-восточного края Японии, такие объявления нередки после метелей, когда глубокие снега надолго отрезают горные селения друг от друга и от внешнего мира.
Но первый снег выбелил лишь вершины гор. Склоны же их еще полыхают осенними красками. Пусть лучший сезон любования кленами уже прошел, на северо-востоке по-прежнему нет отбоя от заявок на туристские автобусы.
– Уважаемые пассажиры! Просим вас иметь в виду, что общественный транспорт в префектуре Фукусима сегодня не работает...
Если не из-за метелей, то почему? Может быть, забастовали водители, кондукторы, диспетчеры? Нет, движение остановили не они, а владелец двухсот шестнадцати автобусных линий и четырех пассажирских железнодорожных веток господин Ода. Налицо "стачка наоборот", то есть локаут. Ода объявил, что население останется без автобусов и поездов, потому что он решил вышвырнуть за ворота три тысячи девятьсот служащих компании "Фукусима коцу".