Восхождение тени
Шрифт:
– Да нет, попали в самое яблочко, магистр, – Вансен нахмурился. – Но всё же хотелось бы знать: можно ли с помощью гулкамня достучаться, например, до Сиана?
– Раньше мы так им и пользовались, – кивнул Малахит Медь. – Но камни давно замолчали меж ними и нами.
– Вы упоминали, что в Сиане живёт столько же фандерлингов, сколько и здесь, – обратился Вансен к Киновари. – Возможно, они помогли бы нам. Если мы удвоим число соратников, это действительно позволит нам продержаться гораздо дольше.
Магистр задумчиво кивнул.
– Думаю, мы не можем позволить себе упустить даже такой призрачный шанс.
– Прошу прощения, – вмешался Малахит Медь, – но я действительно должен задать этот вопрос: что мы выгадаем, даже приведя откуда-нибудь впятеро больше народу, чем у нас уже есть? Нас всё равно останется слишком мало, чтобы одолеть кваров, если всё, услышанное нами здесь сегодня – правда. Тогда в чём смысл? Помощь из Подмостья будет добираться сюда несколько недель и поспеет никак не раньше Средины лета – если ещё будет послана, в чём я лично сомневаюсь. Но даже пусть она и придёт, что это изменит?
– Вы правы, – откликнулся Вансен. Он обдумывал создавшееся положение тщательно и не спеша, как делал это всегда, но не видел больше никакого решения. – Это верно, победить сумеречный народ мы не сможем. Они свирепые воины, но хуже того: на их стороне – ужас и безумие, каких мне прежде не доводилось ни видеть, ни чувствовать. Но я и не собираюсь побеждать их.
Брат Никель презрительно фыркнул.
– Тогда почему бы нам просто не сдаться сразу? Так мы, по крайней мере, сможем сами выбрать, как умереть.
– А ну, утихни, ты, скользкий трусливый святоша! – сердито рявкнул Медь. – Я лично с радостью предпочёл бы встретить смерть с боевым молотом в руке, а не расшибая лоб в попытках вымолить прощение у Старейших Земли!
– Господа… братья, – воззвал Киноварь, раскидывая руки в примиряющем жесте. – Это неправильно…
– Постойте. Вы не дали мне закончить, брат Никель, – громко сказал Вансен. Он от души пожелал, чтобы задача убедить остальных, как бы сложно это ни было, оказалась самой трудновыполнимой частью придуманного им плана. – Я не собираюсь побеждать кваров, потому что, как я уже сказал, одержать над ними верх мы не сможем. Более того, нам нечего надеяться даже, что получится сдерживать их достаточно долго. Но мне известно кое-что о том, что им здесь нужно, а может даже кое-что, о чем пока не знает их предводительница, – кое-что важное.
И всё-таки члены его ослабели при одной только мысли о тёмной леди сумеречного народа. О, сколько раз являлся ему в кошмарах её образ – порождение уловленных им дум Джаира, лёгших на память, как ложатся на стены пещеры тени, созданные огнём. Он так страшился встречи с ней, но что ещё оставалось? Вансен был солдатом, и, дав клятву защищать этот народец, теперь хранил верность своему слову так же твёрдо, как верность присяге Эддонам и их трону, данной им ещё при поступлении на службу.
– Вот мой план, – высказался Феррас, когда остальные наконец угомонились. – Я намерен добиваться мира.
– Мира!? – рыкнул Медь. – С народом сумерек? С эттинами и подлыми предателями? Это безумие!
Вансен невесело усмехнулся.
– Если так, безумие – единственное, что может нас спасти.
Одинокая краюшка луны висела в небесах, когда они тихонько выбрались через боковую дверцу обсерватории Чавена, притулившейся у старых стен. Сланец уже несколько недель не поднимался на поверхность, и с первым же вдохом свежий пряный воздух ударил в голову и перед глазами всё поплыло. Он сделал два нетвёрдых шага, покачиваясь, будто оглушённый, не сразу обретя равновесие. Ночь казалась… такой огромной!
Кремень, напротив, вроде бы ничего такого не ощущал. Он быстро глянул в одну сторону, в другую – и побежал вниз по ступеням, а у подножия лестницы без колебаний свернул на ту дорогу, что вела вдоль стены прямо к Лагуне скиммеров, будто заранее видел, куда придёт по ней. Сланец непроизвольно вздрогнул. Откуда мальчик мог знать такие вещи? Этому не было разумного объяснения – более того, это противоречило всем доводам разума. Но вписывается это всё в рамки здравого смысла или нет, а если Сланец потеряет парнишку, Опал непременно его запилит. И он поспешил за ребёнком.
– Куда мы идём? – шёпотом поинтересовался Сланец у Кремня, пока тот вёл его по Пастбищной дороге у основания Новых стен, мимо будто какого-то нескончаемого лагеря беженцев, сбившихся в кучи у жалких костерков. Некоторые из них проводили путников взглядами – Сланцу оставалось только надеяться, что и его примут за ребёнка. Он схватил Кремня за руку:
– Назад, в тень, малыш!
Жителям Города фандерлингов было запрещено появляться на поверхности в ночное время – в основном именно из-за него, Сланца, – так что не только цена, назначенная за его голову, но и одно то, что он фандерлинг, грозило мужчине заточением в тюремную клетку в крепости. Так или иначе, если стражники схватят его, он обречён.
«Что я творю? Как я дал себя на это уговорить? Опал с меня шкуру спустит, если узнает!»
Внезапно его посетила жуткая мысль – что, если пока его нет, Опал вернулась в храм? Что он скажет жене? Она же его изничтожит!
«Хотя если к тому моменту, как она узнает, я ещё буду жив, то Опал и стараться не надо – я уж сам попал, как кур в ощип», - сказал он себе уныло, а вслух повторил свой вопрос мальчику:
– Кремень, куда мы идём?
– Через мост на Торговой улице, повернуть к сторожевой башне и остановиться у пятого фонаря.
– Но откуда ты это знаешь? Кто сказал тебе?
Мальчик посмотрел на Сланца так, будто тот спросил, зачем он втягивает воздух в лёгкие.
– Никто не говорил мне, отец. Я видел это.
Когда они приблизились к мосту, Сланец постарался как можно лучше скрыть лицо ото всех прохожих.
Короткий и крутой мост на Торговой улице оглоблей изгибался над каналом между двумя лагунами Внешнего круга. Там, где канал пересекал топкое поле, спеша соединиться с Северной лагуной, раскинулась небольшая дельта, обычно служившая домом для множества птиц, но в наступившее тяжёлое время, собравшее в замке голодные толпы, большую часть пернатых давно изловили и съели. Факел на мосту погас; небольшой клочок травы и песка с водяными оконцами лежал в безмолвии, практически неразличимый в темноте, даже для острых фандерлингских глаз, рождая ощущение, будто они бредут в пустоте между звёзд.