Восхождение
Шрифт:
Юра долго и внимательно изучает мою физиономию. Я с неожиданным спокойствием вглядываюсь в его осунувшееся постаревшее лицо и отвести взгляда, как прежде, не хочется. Мне кажется, что я искренен с ним, перед лицом его смерти.
3/4 Скажи, Юра, 3/4 слова сами складываются в моей голове и сами произносятся. 3/4 И себе тоже, своему будущему… Перед вечным человеческим выбором… Куда ты хочешь: к Богу, создателю своему или к сатане, твоему убийце? Сейчас можешь не отвечать. Я приду завтра.
Больной друг снова хватает меня за руку, подается ко мне всем иссохшим телом. Притягивает к себе и жарко выдыхает мне
3/4 Ты сделай все, что нужно, Димка. Никого не слушай. 3/4 Он оглядывается на соседние кровати. Мотает головой. 3/4 Неси книгу, зови попа, помолись за меня… Только сделай что-нибудь!..
3/4 Если ты сделал выбор 3/4 это уже начало… твоего спасения. Я рад за тебя, Юра. Ты не представляешь, что сейчас с тобой произошло! Ты сделал самый главный шаг. Ты вечную жизнь выбрал…
Голова Юры бессильно опускается на подушку, глаза закрываются. Может быть, он заснул, а может, молча пережидает приступ боли, с которой он один на один. Его рука слабо сжимает мое запястье. Я сижу и молча молюсь за него, радостно ощущая сладкую угодность Господу этой неотступной молитвенной просьбы. Хорошо нам сейчас втроем: Спасителю, Юре, и мне…
На следующий день хоть с трудом, но выкраиваю часок, чтобы заглянуть к Юре в больницу. По пути заезжаю в общежитие и захватываю с собой целебный инжир, подаренный южной бабушкой. Вот, думаю по дороге, как все кстати устраивается: смоквы со Святой земли исцеляют бабушку от цирроза, она мне их дарит в благодарность, и вот теперь я несу их другу, болеющему тем же. Ты с нами, Господи! А значит, все будет хорошо.
Понимаю, что на этот раз нет во мне ни страха, ни смятения, наоборот, иду с легким сердцем. И даже предчувствую необъяснимую радость. Ноги стремительно несут меня на второй этаж. Попутно киваю сидящему у открытого окна Марату, протягиваю ему Риткин пакет с бананами, которые он принимает с неожиданно низким поклоном и благодарным мычанием.
В палате Юры нет, спрашиваю, где он. Отвечает больной их правого угла, что тот сейчас придет. А сам улыбается и рассказывает, что с Юрой начались какие-то метаморфозы: появился аппетит, улыбаться стал, разговаривает с соседями. После моего вчерашнего ухода у них тут состоялись богословские дебаты, во время которых они с Юрой «просвещали» Вилена Иосифовича. Они вдвоем «зажали его в угол и застыдили». Правда, единственное, чего добились 3/4 это его молчания во время их рассуждений о Боге.
Входит Юра, весело хлопает меня по плечу. Походка у него осторожная, кажется, его немного покачивает от слабости, но на впалых щеках появился даже легкий румянец. Я его поддерживаю, помогая улечься. Он благодарно пожимает мою руку.
3/4 После вчерашних твоих слов, Дима, у меня настроение поднялось. Знаешь, надежда появилась.
3/4 Значит, выздоровеешь. Давай так: мы полностью положимся на волю Божию, но сделаем для твоего излечения все возможное. Согласен?
3/4 Что за вопрос, конечно, 3/4 кивает Юра.
Я рассказываю ему, как готовился к своей первой исповеди, как всю жизнь перебирал год за годом, событие за событием. Оказалось, что множество моих взрослых проблем выросли из детства, отрочества. Вот я первый раз соврал, потом еще; промолчал, когда нужно было сказать, когда от моего слова зависела судьба товарища. Вот хотелось быть не хуже всех, и я закурил первую сигарету. Потом то же с первой рюмкой, первой девочкой, первым ударом человека в лицо… Каждый раз все мое детское чистое существо сопротивлялось, но я преодолевал отвращение и самолюбиво, испытывая опьянение, совершал схождение на еще одну ступеньку во адову пропасть.
Сначала смущенно, но потом все более раскрываясь в ответ на мою открытость, Юра вступает в разговор. С ним происходило почти то же. Он с улыбкой смущения вспоминает первые падения. Но улыбка его сменяется скорбью, когда он приходит к пониманию истоков своих нынешних бед. Его исповедь разгорается. Тень смущения полностью изгоняется озарением истины. Мой друг шаг за шагом совершает великую работу: он открывает себе 3/4 самого себя.
Холодное самодовольство и мертвенное самоуспокоение тают, уступая место оживляющему душу раскаянию. Мне только иногда требуется выводить его из приступа тоски обнадеживающими примерами из жизни святых. Когда говорит Юра, я молюсь за него. В моей памяти всплывают нужные в этот миг слова из Евангелия или Апостола 3/4 они очень кстати вплетаются в ткань исповеди, укрепляя ее, не давая рассыпаться в рассеянии или во время приступов тоскливого стыда. Я забываю о том, что заскочил лишь на часок, мы с Юрой утратили чувство времени, впрочем, разве может быть что-либо важнее очистительного, оживляющего, спасающего покаяния…
На прощанье придвигаю к Юре фанерный ящик с целебным инжиром. Как знала старушка, что ягоды пригодятся… Рассказываю другу бабушкину историю и прошу его это все скушать. Юра, как великую драгоценность, берет верхнюю инжирину, снимает аккуратную салфеточную обертку и медленно надкусывает фиолетовую луковичку. С интересом разглядывает внутренность плода: мясистую сизо-бурую кожу, красные волокна со множеством малюсеньких семечек 3/4 словно хочет разглядеть внутри некую тайну исцеления.
3/4 Знаешь, Дима, пожалуй, я теперь откажусь от лекарств и полностью доверюсь этому чуду. Как ты думаешь? 3/4 несколько смущенно улыбается он.
3/4 Я бы поступил именно так, 3/4 киваю утвердительно.
Валентина
Мое возвращение из отпуска в бригаде встречается с неожиданной, но приятной для меня радостью. Петро проводит меня по объекту и гордо демонстрирует достижения. Цоколь смонтирован наполовину, но не из-за нехватки панелей или людей, а только из-за монолитного пояса по фундаментам: его нужно прогревать электродами. Это потому, что по ночам уже примораживает и бетон плохо твердеет. Заказчик к этому поясу прикрепил своего лаборанта, который каждый день по несколько раз снимает показания термометров, высчитывает прочность бетона и дает добро на монтаж цоколя только при наборе им проектной прочности. Ну, что ж, все по науке…
Василий Иванович снял почти всю бригаду и отправил на детсад. Петр сам туда просился, но из-за моего отсутствия не мог оставить этот дом «без начальства». У моей прорабской будки собрались оставшиеся рабочие нашей конторы, заводчане, приглашенные заказчиком, и сам заказчик. На меня обрушился поток комплиментов, похлопываний по плечу и признаний в любви. Не ожидал, не ожидал такого. Петро при всех громко произносит на мое недоумение:
3/4 Ты как хочешь, Димитрий Сергеич, но ты нам как отец родной, и мы без тебя, стало быть, сироты.