Восхождение
Шрифт:
Третья ситуация для такого же «веселого» пострадавшего завершилась вовсе плачевно. Когда тот, прислонившись плечом к зеленому боку вагона, справлял вполне естественную нужду, ввиду отсутствия в вагоне условий и нехватки собственного терпения, поезд тронулся, и пострадавший винтом вошел в тесное пространство между краем платформы и межвагонным переходом. Народ возмутился невниманием к пассажирам со стороны экипажа поезда, потребовал состав остановить, чтобы пострадавшего вызволить. Только пока поезд смог затормозить, несчастного переехали несколько пар стальных колес. И снова народ обступил место происшествия, создавая затор…
Вот почему нынешняя пробка так тревожит неизвестностью. Наконец, и меня выносит к
Дальше все происходит помимо моего разумения: оно будто парализовано. Я бегу в конец платформы, на ходу обшариваю свои карманы, выгребаю все деньги. Подбегаю к ларькам и скупаю шоколадные батончики, пачки печенья, маленькие упаковки сока, леденцы, мороженое… Забрасываю все это в несколько пакетов. Бегу назад. А вот и они. Их глаза, все эти испуганные детские глаза сейчас смотрят на меня. Я рассовываю сладости в их уродливые ручонки. Они тянутся ко мне со всех сторон. Воспитательница кричит мне, чтобы я прекратил. Не обращаю на нее внимания. Сейчас мне нужно раздать в эти скрюченные ручонки все батончики, печенья… «Товарищ, прекратите!» 3/4 снова слышу за спиной. Я оборачиваюсь и почти кричу: «Ну, что такое? Что вы нам мешаете? Видите 3/4 это то, что едят все дети. Все! Кроме этих…». Женщина опускает глаза и уже тихо произносит: «Спасибо, конечно. Только лучше не надо. Дети быстро привыкают к хорошему, а завтра этого… может… не быть».
И уводит детей, улыбающихся, лепечущих что-то невнятное, уплетающих сласти. Те же самые сласти, что как бы между прочим, на ходу, небрежно чавкая, съедают их сверстники, родители у которых пока еще есть.
Едва сдерживая рыдания, нахожу телефонную будку, звоню жене. Длинные гудки. Где эта дуреха!.. Когда не надо, вечно дома торчит. А сейчас мне столько ей сказать надо, а она так некстати удрала куда-то… Спускаюсь в метро, спешу, спешу 3/4 сам не знаю куда и почему. Приезжаю в общежитие, бегом по лестнице поднимаюсь на свой этаж, рывком открываю дверь 3/4 вот она. Сидит моя Дуня на кровати, вяжет 3/4 тихо и мирно.
3/4 Если ты мне срочно не родишь ребенка, мы возьмем из детдома, слышишь? И не возникай!
3/4 Рожу… 3/4 не поднимая головы, шепотом сообщает мне жена.
3/4 Срочно, слышишь!..
Она откладывает вязание и поочередно загибает все тоненькие пальчики на левой руке, потом несколько на правой и вслух едва слышно произносит название месяца.
3/4 Что это значит? 3/4 спрашиваю, одновременно удивляясь собственной тупости и сумасшедшему прыганью сердца в груди.
Она поднимает на меня глаза с искорками улыбки в уголках ресничной полутени, и я который раз некстати удивляюсь, экая ладная бабенка у меня жена. А сейчас в ней ко всему прочему поселилась эта непостижимая тайна ожидания. На мою грудь ложатся сначала невесомые руки, потом девчоночья головка. Я вдыхаю легкий запах ее волос, в котором витиевато смешаны тончайшие ароматы топленого молока, ландыша и еще, разумеется, кедрового живичного скипидара. И в этот миг чувствую себя, хоть паршивеньким, но все-таки мужчиной.
Ностальгия по детству
Есть такое место в центре города, куда меня постоянно тянет. Ничего особенного для большинства прохожих этот бульвар не представляет. Но когда мне удается пройтись по сонным аллеям, посидеть на уродливой горбатой лавочке, когда есть время, 3/4 у меня создается впечатление встречи с моим детством.
Не могу утверждать, что детство мое было столь уж безоблачным, всякое случалось, только присутствовало в нем нечто, чего теперь не вернуть 3/4 чистота. Большинство взрослых, да и сверстников тоже, окружали меня добрым вниманием. Поэтому и сладостно заглянуть в ту глубину памяти, где так весело и чудесно до сих пор живет мальчик Дима и зовет оттуда, и утешает, и учит радостному восприятию волшебного своего мира.
Намеренно в своем маршруте делаю крюк, сажусь в громыхающий старенький трамвай, проезжаю четыре остановки и схожу около знакомых облупленных фасадов громоздких неуклюжих домов, перехожу улицу с оживленным движением и сквозь строй старых ветвистых лип попадаю в место для меня таинственное и остро ощущаемое. Здесь время словно остановилось и из последних сил сберегает, укрывает, укутывает уходящий в прошлое мир.
Я бреду по аллее моих первых воспоминаний, а вокруг меня будто продолжается прежняя жизнь. Бабушки с внучками, мамаши с детьми, папы с сыновьями, коляски и пеленки, мороженое и пирожки, младенческое воркование, нежнейшие родительские ласки, непуганые голуби, теплые прозрачные лужи, счастливые лица и сияющие глаза 3/4 все это одновременно живет и здесь, вокруг меня, и там, в глубине моей памяти, в самых светлых уголках моей души.
Сажусь на лавочку, глажу ладонями шероховатую поверхность брусков, сотни раз крашенных небрежными толстыми тетками-малярами, в мою спину негостеприимно упираются жесткие ребра искореженных перекладин. У пыльных моих ботинок деловито снуют булькающие голуби, совершенно уверенные в своей безнаказанности. Расступившиеся было коляски, снова берут меня в неспешное окружение, доверяя полюбоваться своими щекастыми улыбчивыми сокровищами. Взрослые, только недавно проявлявшие упорство и натиск, превращаются в юных клоунов, фокусников, хохотушек и растяп. Седой генерал, разгладив суровые морщины, стал лошадкой; чопорный чиновник, отложив чемоданчик с приказами, преобразился в карусель; солидная дама с царственной осанкой позволяет играть с собой, как с котенком.
А вот навстречу друг другу лениво ковыляют толстый очкарик с мятым портфелем и я сам. На мне мешковатые шорты, сетчатая «шведка» и сандалии. В исцарапанной руке ягодное бордовое мороженое за семь копеек, которое бережно несу в картонном протекающем стаканчике. Серьезная большеглазая девочка на трехколесном велосипеде плавно пролетает мимо, как бабочка, помахивая крылышками огромных капроновых бантов. В лучах солнца замерли бесшумные, золотистые мушки, превратив свои крылышки в прозрачные радужные облачка. И некуда нам здесь торопиться, и ничего нам сейчас не надо. Мы глубоко и полно проживаем этот миг детства, которое не кончится… никогда.
В разрыве густой листвы проплывает оранжевый фасад дома со сверкающими квадратами окон. С балконов свешиваются влюбленные мальчик с девочкой, выдувая из пластмассовых, мокрых колечек гирлянды разноцветных мыльных пузырей, летящих навстречу и целующихся вместо них, потому что им еще нельзя. Если пройти сквозь округлую тень арки дома напротив, можно зайти в большущий двор. Там у гаражей стоят с открытыми пастями поднятых капотов «Победы» и «Волги» с диванами внутри. Между туями и голубыми елями пестреют круглые клумбы с розами и львиным зевом, огражденные белыми кирпичами, уложенными углом вверх. В песочницах деловито копошатся малыши, строя из белого речного песка целые дворцы с башенками и подземными ходами. Их мамаши, все такие молодые и веселые, сидят рядком на скамейке и качают скрипучие коляски с грудничками, вяжут и делятся секретами приготовления сотэ, маринованных грибов и баклажанной икры.