Воскресенье
Шрифт:
– Сухов! – Вернувшись на улицу, крикнула девушка. – Смотрите, как бы вас не перемололо этими изменениями – то, лет через 20. Бунты в этой стране мирно не проходят!
– Посмотрим! Приходите, товарищ участковый. Ждем.
Женя лишь хмыкнула и закрыла калитку.
***
В служебном доме на окраине зажегся свет. Женя тихо вошла и включила приемник. Бросила на стол два письма из почтового ящика, третье – от отца – в мусорное ведро. Не распечатывая.
«Радиоспектакль «Бронепоезд 14-69». По
Действующие лица и исполнители:
Пеклеванов – заслуженный артист РСФСР Юрий Каюров.
Вершинин – заслуженный артист РСФСР Петр Щербаков.
Васька Окорок – артист Всеволод Шиловскый( диктор произнес именно через «ы»).
Знобов – артист Михаил Жигалов.
Незеласов – народный артист Союза ССР Юрий Яковлев.
Обаб – заслуженный артист РСФСР Роман Филлипов.
Варя, невеста Незеласова – артистка Елена Шанина.
В остальных ролях и эпизодах заняты артисты московских театров…»
Евгения зажгла газ и поставила на плиту кастрюлю с картофельным супом. В голове все еще сидел разговор с Суховым. Немыслимо – идти через государственную границу советскому милиционеру. Непременно должен быть другой выход. Но какой?
«…Звукооператор – Борис Жорников, музыкальный редактор – Ольга Красевская, звуковое оформление Петра Бондарева, ассистент режиссера – Ирина Карасева, звукооператор Галина Тимченко и Зоя Сорокина. Редактор – Любовь Юнина…».
Из приемника раздалась оркестровая музыка, духовые инструменты. Круглова аккуратно повесила форму на стул, выделив место на комоде, конечно же, любимой пилотке. Вспомнилось жемчужное колье у Ракицкой – дорогой подарок для простого учителя. Натянув короткие синие шорты и мешковатую футболку желтого цвета, она распустила волосы, водрузила кастрюлю на стол и принялась за ужин.
«…Белоголовые китайские шхуны, лодки рыбаков. Похоже было, что Владивосток, огромный приморский город, жил своей привычной жизнью. Но уже томительная тоска наложила язвы на лица людей, на дома, даже на море…».
Женя шумно вздохнула. Да, в родном доме было значительно веселее, чем в Береговом, но какое это имело значение? Она прекрасно понимала, что жить с родственниками, с такими разными взглядами, не сможет никогда. Лишь время, время и жизненный опыт, года, смогут сократить возникшую между ними пропасть.
«Значит, наше дело растет.
Три стука в окно.
– Это
– Угу.
– Ох, и дождь хлещет. Дождище!»
Женя отложила ложку. Еда совсем не лезла в горло. Больше всего не хотелось думать о работе, но никак не получалось. А что, если ребенок действительно по ту сторону моста? Тогда Сухов, как ни странно, прав, другого выхода у нее не было. Но пересечение государственной границы, да еще и буржуазного государства – это не то, что тюрьма, это «вышка».
«Вершинин – тучи, куда ветер, туда и он с дождем; куда и туча, куда мужики, туда и Вершинин».
«Чудо из чудес, товарищи – русский народ. Ну, возьмем, хотя бы, того же Вершинина. Давно ли это был простой рыбак, пахарь…».
Девушка нахмурилась. А что с тайной Ракицкой? О какой правде она говорила? Это могло быть связано со Страшной Войной. Ей тогда было около 20 лет, мало ли что могло там случиться? Давыдов дело не даст. Нет, этим даже не пахло.
«… Лес был как море, а море – как лес. Только лес чуть темнее, почти синий. От колес телег отлетала последняя пыль и последняя деготь родных мест…».
И что дальше?
Ребенок в глухом лесу, опергруппа скоро приедет и больше никакой правды Круглова не узнает. Женя закрыла лицо руками и вздохнула, тяжко. Что же делать…?
«А ну-ка, Миш, посвети. Вот, у меня в руках фотографии. Узнаете?
– Канатин, как не узнать!».
– Генерал!
– Он, зверюга!
– Вот, вот, верно. Ему отрезано на карте земли столько, что мы его землю вровень закроем его портретом…».
Пересекать государственную границу – это самоубийство. А если ее поймают? Точно посадят, повезет, если не расстреляют. Женя живо представила зал суда, заплаканную мать, сурового отца, телогрейку и тесные лагерные бараки на Магаданской земле. Круглова поежилась. Нет, ни за что. Хватит с нее приключений в Москве.
– Да ты больная, Круглова! Ищи себе другую работу, а лучше вообще уезжай из Москвы! Вечер. Бекетов держится за разбитую голову, по вискам, щекам течет кровь: «Больная, больная!».
Рядом – испуганная подруга Нинка в белоснежном сарафане. В Жениной руке – осколки от бутылки коньяка, отличного, из Ялты: отцовский, коллекционный.
– Женька, чего же ты наделала…? – Трясущимися губами бормочет Нинка и плачет. – Тебя же теперь уволят.