Воскрешение Малороссии
Шрифт:
Однако, как и нынешнее украинское, малороссийское уголовное право, в отличие от британского, не было прецедентным. в Англии за одно и то же преступление всегда назначают одинаковое наказание. У нас же многое зависит от личности судьи и его отношения к преступлению и подсудимому. Поэтому одних педерастов жарили живьем, а другие отделывались легким испугом, даже не понюхав запаха дыма. К примеру, в 1708 году местный содомит, осужденный Прилуцким судом, «респектуючи налюдскоеврошение» (это значит, что земляки просили его пощадить) был освобожден от смертной казни и просто «до полумертвия» побит киями — палками.
А в актах Пирятинского
Но обычно щадили только начинающих педерастов, пойманных впервые. Закоренелых мужеложцев палили без пощады, признавая, что иначе «излечить» этих извращенцев от вредной привычки уже невозможно.
Большинство убийств, совершавшихся в гетманской Малороссии, приходилось, как и сегодня, на обычную бытовуху. Почитайте современную криминальную хронику: двое друзей сели пить на кухне, заспорили о политике (вариант — о культуре, например, о том, у какой певицы ноги длиннее?) и в разгар дискуссии один пырнул другого кухонным ножом. Или ударил по черепу топориком для разделки мяса. Подобный сюжет в различных вариантах из года в год перекочевывает из милицейских сводок в прессу. Разве что друга может заменить подруга. А спор о политике — ревность. Но всегда в подобных происшествиях со смертельным исходом будет фигурировать бутылка, разогревающая страсти.
Люди XVII-XVIII веков в этом смысле ничем не отличались от современных. Они точно так же любили пить и в пьяном виде выяснять друг с другом отношения. Только последствия этих выяснений были другими. Сегодня к душегубу приходит милиция, задерживает его и уводит в КПЗ, где он сидит, пока идет процедура следствия.
В старой Малороссии все было куда веселее. Все жили в деревнях или маленьких городках, все подглядывали друг за другом. Ничего скрыть было невозможно. Тем более, что вся страна находилась фактически на военном положении, административно поделенная на полки и сотни. Как только кто-то кого-то убивал, являлись соседи и тащили преступника к сотенному или полковому судье. Это, кстати, не мешало добровольным «полицейским» буквально через несколько дней и самим напиться и пырнуть кого-нибудь ножом в брюхо, после чего в суд тащили уже их.
Но перед тем, как тащить, соседи практиковали над злодеем красивый народный обычай — плотненько привязывали его веревками к убитому и наслаждались этой поучительной картиной. Некоторые не выдерживали (я имею в виду не зрителей, а убийц) и, полежав в обнимку с покойником, тут же испускали дух от страха, что избавляло государство от трат на их содержание, судебные издержки, а также веревку, мыло и палача.
Всякий раз, когда в веселой компании я начинал рассказывать эту историю, меня тут же засыпали вопросами: а как привязывали — лицом к лицу? Или спиной? По-разному — как кому больше нравилось. Судебная практика никак не ограничивала буйную фантазию местных жителей, набиравших материал для страшных гоголевских повестей. Иногда даже клали убийцу в одну могилу с покойником и засыпали! Правительство Екатерины II, отменив гетманство и введя прямое имперское правление, потребовало искоренения этого варварского, по его мнению, обычая. В 1782 году генерал-губернатор Малороссии фельдмаршал Петр Румянцев-Задунайский обратился к императрице с сообщением, что в селе Мосонец казачья дочь Христина Водяникова убила своего жениха «казачьего сына Иосифа Беденко», после чего ее не только ПРИКОВАЛИ к мертвому телу убитого (видите, не только привязать, еще и приковать могли, если были технические возможности!), но еще и закопали после суда вместе с загубленным женихом. Генерал-губернатора особенно возмутило, что местный священник Гловинский «не только к тому допустил, но и приказывал бывшим при погребении людям вязать ее канатом и самую положить под гроб».
Видать, здорово вырывалась девка, если ее еще и связать пришлось перед тем, как приковывать! Представляете: ты ее приковываешь, а она извивается, змеюка, да еще и копытом норовит дать, наподобие кобылы! Тут уж, конечно, разумнее всего связать ее предварительно и только потом приковывать!
В следующем 1783 году последовал императорский указ, дабы священники не только не совершали подобных действий, но и «своих прихожан, яко духовных детей, отеческим увещеванием не допущали» до этого. Старинный обычай казачьего правосудия удалось вывести только к началу XIX столетия, что позволило описавшему этот случай в журнале «Киевская старина» в 1888 году историку М. Владимирскому-Буданову заметить: «Гуманные идеи Екатерининского века, как видно, не оставались в виде одних либеральных фраз».
Мне не хотелось бы, чтобы у читателя сложилось впечатление, будто предки нынешних схидняков-украинцев — благородные малороссияне — отличались какой-то особенной жестокостью, В конце концов они судили своих преступников по европейским законам! На протяжении всей эпохи Гетманщины основным кодексом для Малороссии оставался унаследованный от Речи Посполитой Литовский статут.
Некоторые его положения использовали на Украине даж:е в XIX столетии. А имелись в Литовском статуте весьма-изощренные виды казней, которые обычному человеку даже сложно вообразить. Но не будем голословными. Согласно 6 артикулу 11 раздела Литовского статута, жена, убившая мужа, должна была не только лишиться всего имущества, но и быть казненной следующим образом: ее волочили по рыночной площади, отрывая от тела куски мяса клещами, а потом сажали в кожаный мешок вместе с собакой, курицей, змеей и кошкой, зашивали и топили в том месте, «где найглубей». Этим же способом отправляли на тот свет и ее помощников, если злоумышленница нанимала киллеров.
В 1700 году суд Полтавы сослался на эту статью и полностью ее процитировал, вынося приговор некой Де-нисихе, виновной в убиении супруга. Но так как подобная жестокая казнь была не в обычае на Украине, то судья постановил мужеубийцу просто четвертовать, то есть отрубить ей сначала ноги, потом руки и, наконец, голову. _ - -
– Не стоит воображать, что все жители казачьего государства были похожими на описанных мной персонажей. Раз они с ними боролись, значит, были уже другими. И не нам, живущим не в самом иде^ьном обществе, судить их.
Глава 21.
Людоед Мацапура — «Чикатило» XVIII столетия
До недавнего времени об этом человеке можно было узнать только из краткого примечания к «Энеиде» Котляревского, В конце любого ее издания, после основного текста, прочтешь: «Це прізвисько пішло від злочинця і ката Павла Мацапури, що, як свідчить указ Ніжинської полкової канцелярії 1740 p., відзначався страшними злочинами, серед яких — «ядениє человеческого мяса и прочие богопротивные злодеяния». и это все.
Кого ел Мацапура, какие конкретно злодеяния совершил, мне не удалось узнать ни в школе от преподавателей украинской литературы, ни в университете — от их куда более ученых коллег, один из которых любил нам рассказывать на лекциях, что он — кум Черновола, а Махно — непобедимый полководец.
Между тем, если Махно — полководец все-таки весьма «победимый» — битый неоднократно и белыми, и красными, то Павло Шульженко по прозвищу Мацапура оставил далеко позади себя и британского Джека Потрошителя, и американскую парочку Бони и Клайда, Он опередил их как по времени, так и по размаху преступлений. Особенно, если учесть, какими примитивными орудиями ему пришлось действовать. Тут уж приоритет на нашей стороне! Просто удивительно, что мы его не помним. Ведь это гений злодейства в чистом, так сказать, виде. Ничего человеческого — только демоническое, и выдуманный Парфюмер Зюскинда, и реальный Чикатило по сравнению с Мацапурой просто отдыхают.