Воскресные охотники. Юмористические рассказы о похождениях столичных подгородных охотников
Шрифт:
– Ладно, ладно. Убирайтесь только вон.
– Когда приходить-то?
– Вечером, вечером приходите. Вечером я его разбужу.
– Ах, какая незадача! За грибы получили, а за песни так и не посчастливилось, – с сожалением говорили девушки, уходя с огорода.
– Мне тоже с него за полдня получить, – бормотал кузнец Калистрат. – Меня от работы оторвали. Ты скажи ему, чтоб два двугривенных…
– И мне за рыбу шесть гривен… – прибавил одноглазый мужичонка. – Ты напомни ему, Амфилотей Степаныч. Да не даст
– Все, все до капельки получите вечером, убирайтесь только вон!
– Ты похлопочи, говорю я, чтоб рубль-то… Может статься, он забудет. А я тебя за это потом двумя стаканчиками с килечкой…
– Проходите, проходите. Нужно же дать человеку покой! – гнал всех егерь. – Степан! Помоги мне Петра Михайлыча оттащить от стола и положить вот тут на ковер под дерево.
Егерь и мужик бережно подняли охотника, поволокли его и, как кладь, положили на ковер под вишню, сунув ему под голову подушку.
– Ну, прощайте, родимые. Пойду я… – уходила с огорода баба. – Я довольна. За ягоды три гривенника получила и пива напилась вволю, – пробормотала она.
Кузнец Калистрат шарил по столу и допивал из недопитых бутылок пиво. Найдя под столом непочатую бутылку, он хотел унести ее с собой, но егерь отнял ее.
– Да ведь тебе еще останется. Чего ты жадничаешь! – сказал ему Калистрат. – Вон еще три непочатые бутылки стоят.
– Проваливай, проваливай! Я жалованье получаю и приставлен, чтобы охотничье добро стеречь. Ведь уж и так налакался досыта.
– Так смотри, сорок копеек! – сказал Калистрат, уходя, егерю.
– Что обещано – как из банка будет заплачено.
Перед егерем стоял Степан и спрашивал:
– Ну, а мне как быть? Что мне теперь с лошадью делать? Отпрягать ее или так оставить? Деньги-то я свои получу – а вот поедет он сегодня куда-нибудь или опять не поедет?
– Знамо дело, никуда не поедет. Нешто такие вареные судаки куда ездят? А он совсем судак вареный. Ты поезжай домой и отпряги лошадь, а уж в ночное ее не отпускай, – отвечал егерь.
– Ну, ладно. Теперь я и сам дрыхнуть лягу, а ужо вечером к нему понаведаюсь… Ах, Петр Михайлыч, Петр Михайлыч! Люблю таких охотников! Душа.
Степан крутил головой и уходил с огорода. Он и сам был пьян и шел покачиваясь.
Только часу в девятом вечера проснулся спавший на огороде под вишней Петр Михайлыч, да не проснулся бы и теперь, если бы не пошел дождь и не стал мочить его. С всклокоченной головой, с опухшим лицом поднялся он с травы, схватил ковер и подушку и, ругаясь, что его раньше не разбудили, направился в охотничью сборную избу. Уже темнело, спускались августовские сумерки. На дворе он встретил егеря Амфилотея, старающегося поймать на цепь рыжего пойнтера, но тот не давался ему.
– Подлец! Мерзавец! Что
– Три раза будил, да что ж с вами поделаешь, если вы не встаете и даже деретесь во сне? Сон-то у вас какой-то бесчувственный.
– Деретесь! Знамо дело, человек в забытье. Ну, и выпил тоже малость.
– Уж и малость! От такого питья медведь лопнет. Вы разочтите: вчера питье, потом сегодня…
– Ты бы хорошенько меня потряс.
– Господи боже мой, ваша милость! Да ведь не поленом же по брюху мне вас колотить. Я уж и так раскачивал вас, что тумбу.
– На охоту теперь поздно? – спросил Петр Михайлыч.
– Какая теперь охота! Сейчас ночь. В слона теперь не попадешь, а не токмо что в куропаточного выводка. Да и леший может в лесу обойти. Пожалуйте чай пить в избу. Самовар готов.
Егерь подхватил из рук Петра Михайлыча ковер и подушку и понес их в избу. Петр Михайлыч шел и почесывался.
– Ведь эдакая незадача! Второй день не могу попасть на охоту… – бормотал он.
– Завтра утречком надо постараться сходить. Сегодня уж как-нибудь потрезвее, а завтра чем свет, – отвечал егерь…
– Так-то оно так, но вот беда – я сказал жене, что сегодня к вечеру вернусь домой.
В избе кипел самовар. За столом на клеенчатом диване сидел доктор Богдан Карлыч и еще охотник – молодой человек из местных лесопромышленников, в кожаной куртке, в кожаных штанах и в таких высоких сапогах, что они доходили ему прямо до туловища. На столе около самовара стоял изящный раскрытый ларец в виде баула, и из четырех гнезд его выглядывали четыре горлышка бутылок. Доктор и охотник пили чай с коньяком.
– Петр Михайлыч! Вот так встреча! Гора с горой не сходятся, а человек с человеком сойдется! – воскликнул охотник. – Откуда это?
– Спал… – хриплым голосом произнес Петр Михайлыч, щурясь на свет шестериковой свечки и маленькой жестяной лампочки, которые уже горели на столе, протянул руку охотнику и сказал: – Здравствуй, Василий Тихоныч.
Молодой человек посмотрел на него и пробормотал с усмешкой:
– Вишь, у тебя лик-то как перекосило! Или уж на охоте намучился?
– Всего было, кроме охоты. На охоту еще только сбираюсь. Завтра поеду.
Петр Михайлыч грузно опустился на массивный стул с продранным сиденьем.
– Так вот и отлично. И я на завтра с вечера приехал. Вместе и пойдем, – отвечал Василий Тихоныч. – А я, брат, приехал на уток выписную собаку попробовать. Собаку я себе из Англии выписал. Тридцать пять фунтов стерлингов… Это ведь на наши-то деньги по курсу – с провозом и прокормом около четырехсот рублей собака обошлась.
– А только уж и собака же! – мрачно откликнулся егерь. – За эту собаку и четырех рублей жалко дать. Ведь вот сколько ловил ее, чтоб на цепь взять, – так и не поймал.