Воскресшая душа
Шрифт:
– Как неспокойны? – взвизгнула Дарья. – Да разве есть такие?
– А вы как, мадам, думаете? Есть, мадам, и неспокойные покойнички-то… Так бывает, что вдруг в гробу дышать начнут, а не то шевелиться. Это, доктора сказывали, газы выходят… А то вдруг ногами начинают дрыгать, либо лежит-лежит, сердяга, да вдруг ручками так и разметнет в обе стороны.
– Какие ужасти! И вы не боитесь?…
– Спервоначала страшновато было, а потом ничего, пообвыкся. Подойдешь, поправишь горемыку –
– А наш как? Покойный? – спросила Настя, наполняя рюмки.
– Ваш-то – не покойник, а золото, доложу я вам… Лежит себе спокойнехонько, иной раз взглянешь, ну, спит, да и все тут. И чуть не в первый раз вижу: никаких этих газов, никаких подергиваний… А ведь я-то… Да не скупитесь, драгоценная, соблаговолите еще единую ради такого случая! – Богданов уже начал хмелеть и нетвердым голосом проговорил: – То есть Алешка Богданов, Козелок по прозвищу, с этим вашим графом большим приятелем был!…
– Вы? – удивились слушатели. – Да как же так? Его сиятельство и вы…
– А так выходит, что ваш граф недавно графом стал, а допрежь этого он пребывал в босяках и Минькой Гусаром назывался… Вот как с вами теперь, не одну мы с ним сороковку осушили… Пил он очень… шибко пил, а потом исчез, как в воду канул, и вдруг в графах очутился… Эх, выпить еще одну!
Новая рюмка как будто окончательно закружила ему голову.
– А вот того, что я… хе-хе-хе… слышал, как читать встал, – вдруг объявил он, – того я не скажу… Не скажу, потому что я – могила.
– И не говорите! – ответила Настя. – Мы не любопытные какие-нибудь! Дашенька, пройдемте в комнаты… Прибрать там нужно.
Они вышли.
– Афанасий Дмитриевич, – обратился Богданов к жениху Насти, – хороший ты парень, больно ты мне полюбился. Гляжу я на тебя и насквозь тебя вижу, какой ты хороший человек. – Совсем охмелевший читальщик полез к Афанасию целоваться. – Дельце я тут у вас одно сварганил… Ах, какое дельце! Одна сласть-малина, и больше никаких…
– Какое дело? – спросил Дмитриев.
– Малина, говорю, и ты мне верь. Хочешь в долю? А? Серьезное дело! Выпить после можно будет страсть сколько!… А ты, сердяга, – парень хороший… Я тебя полюбил, потому и предлагаю… В иных местах удавалось и теперь удастся…
XXVIII
Пьяный Богданов схватил за рукав Афанасия и потащил его в комнаты.
– Ты мне скажи сперва, в чем у тебя дело? – упирался Дмитриев. – Иначе я не пойду!
– Ну и не ходи… Я-то за тобой как за дитем каким хожу, а ты ломаешься… Не ходи, и я вот не пойду, сяду, и буду
– Было бы за что! – засмеялся Афанасий.
– А вот за то самое: за соучастие!
– Мели, Емеля, – махнул рукой Дмитриев.
– Ты со мной так не говори! Я все доказать могу, потому что все слышал!…
– Что слышал? – насторожился парень.
– А вот то, что госпожа графиня, ваше сиятельство, значит, говорила и что другие с ней два господина говорили…
– Да скажи ты толком, что такое?
– А то говорили, что убили они кого-то… Козодоева какого-то, и теперь должны на Сахалин пойти… Вот что они говорили!… Понял? Я, брат, умный… Тихохонько вошел, на цыпочках, слышу – говорят громко… „Дай послушаю“. Подошел к своему месту и притих… А они там ничего не слыхали, и говорили так, что все до единого слова мне слышно было… Выпить бы! Страсть как хочется… душа горит…
– Пойдем, коли так, – предложил Дмитриев.
Он казался чем-то озабочен, и даже торопился увести пьяного Богданова.
– Угостишь? – обрадовался тот.
– Знамо дело! Пойдем только отсюда.
Дмитриев под руку повел нового знакомца.
Козелок болтал без умолку, но совсем позабыл о своем таинственном предложении, которое сделал Афанасию, а тот тоже как будто не интересовался им, стараясь незаметно выпытать у пьяненького как можно больше подробностей о разговоре Куделинского, Марича и графини Нейгоф.
Наконец его пьяное бормотание надоело Афанасию.
– Ты сиди, – объявил он, поднимаясь из-за стола грязного трактира, где угощал Козелка, – а я пойду.
– Куда, друг? – уставился тот на него помутившимися глазами. – А как же я?
– Это уже твое дело… Не в няньках ведь я при тебе состоять взялся. Угостил, и довольно! – и Афанасий тронулся от стола.
– Миленький, – едва поднялся на ноги Козелок, – воззри на бывшее подобие человеческое и не пренебреги… Ссуди на бутылочку.
Дмитриев с отвращением посмотрел на него и швырнул на стол две серебряные монетки.
Водку пьяному читальщику давать не хотели, но он все-таки ухитрился достать полбутылки хмельной влаги, выпил ее чуть ли не разом и окончательно свалился с ног. Его вышвырнули за дверь трактира. Но инстинкт не оставил несчастного алкоголика. Он побрел сам не сознавая куда и наконец пробрался на кобрановские огороды, где и успокоился под кучей рогож, приготовленных для прикрытия парников.
На другое утро, чем свет Козелка разбудили пинки огородного сторожа.