Восьмой грех
Шрифт:
— А что случилось с копией плащаницы? Она сгорела?
Обожженный деланно засмеялся.
— Почти. Да и невелика потеря, если бы сгорел сундук, в котором лежало полотно. Нет, плащаница лишь обуглилась в местах, где были складки. На верхней и нижней стороне остались следы копоти. Но это придало подделке еще более убедительный вид и, очевидно, входило в планы моего заказчика.
— А оригинал?
— Оригинал остался неповрежденным. Я доставил его на следующий день в назначенное время и получил деньги. Догадываетесь, где состоялась встреча? — Обожженный обернулся и кивнул в сторону «Пьеты» Микеланджело.
Экскурсовод с группой к тому времени уже ушла дальше. На мгновение в зале воцарилась тишина. Мальберг думал. Он не знал, как себя вести с Обожженным. На первый взгляд тот не вызывал доверия и вряд ли с ним можно было заключать сделки. И все же по необъяснимой причине Мальберга влекло к нему. К тому же Лукаса не оставляла мысль, что встреча с Обожженным далеко не случайна. Предлагая ему эту странную сделку, грабитель явно преследовал какую-то цель.
— Вы позволите, — вежливо сказал Мальберг и протянул руку, чтобы взять целлофановый пакетик.
Но Обожженный резко отступил назад.
— Нет, не позволю, — с твердостью в голосе ответил он. — Вы должны понять меня.
В определенной мере Лукас понимал причины подобной осторожности. Без сомнения, недоверие было у обоих. Мальберг притворился, что предмет ему неинтересен.
— А кто может гарантировать подлинность этого кусочка материи? Поймите и вы меня: я не хочу выглядеть аферистом. Кроме того, мы друг друга совсем не знаем!
Обожженный кивнул, как исповедник, который выслушивает грешника, и, сунув пакетик в правый внутренний карман пиджака, достал из левого конверт.
В конверте, который он дал Мальбергу, находились три рентгеновских снимка форматом тринадцать на восемнадцать сантиметров. На одном были передняя и задняя части плащаницы, на втором четко выделялось место с вырезанным кусочком, который сейчас был у Обожженного. На третьем снимке Лукас увидел полномасштабное изображение того самого кусочка, который грабитель предлагал ему купить. Мальберг отметил про себя, насколько хорошо была видна структура полотна.
— Если вы совместите эти два негатива вместе, — гордо произнес Обожженный, — то убедитесь, что этот крошечный кусочек как раз вписывается в общую структуру плащаницы.
Мальберг совместил оба негатива и взглянул на свет, который шел через купол собора. Действительно, замысловатый узор полотна полностью совпадал с узором вырезанного кусочка. Обожженный, несомненно, все продумал.
— Ну что? — спросил он.
— Что? — переспросил Мальберг, хотя прекрасно знал, о чем тот спрашивает его.
— Вас это интересует? Сто тысяч долларов крупными купюрами! — Он поочередно щелкнул пальцами обеих рук.
— Да-а, — протянул Лукас. — В принципе…
В этой странной ситуации он чувствовал себя беспомощным. К тому же у него не было никаких идей, которые помогли бы ему не потерять Обожженного из поля зрения.
— Скажем, через неделю? На том же месте в тот же час.
— Согласен.
Глава 39
Когда прокурор Ахилл Мезомед вошел в то утро в свое бюро во Дворце юстиции, секретарша, смущенно посмотревшая на него из-за ширмы, сообщила:
— О вас спрашивал Буркьелло. Похоже, он сердит. Вы должны немедленно зайти к нему!
Мезомед поставил кейс на письменный стол и отправился в кабинет старшего прокурора. Его уже ждали.
Джордано Буркьелло, полный седой юрист, считался главным борцом с мафией. Он возглавлял прокуратуру Рима и руководил дюжиной молодых прокуроров, среди которых был и Ахилл Мезомед.
— Доктор Мезомед, — начал он, делая ударение на слове «доктор», как будто издевался над собеседником. Сам он так и не получил академической степени. — Доктор Мезомед, я решил пригласить вас, как только до меня дошли слухи, что вы по своей инициативе возобновили расследование закрытого дела.
— Это правда, господин старший прокурор. Я не думаю, что это неприемлемо или противозаконно.
Буркьелло снял очки в черной оправе и швырнул их на стол, который по своим размерам мог соперничать с теннисным. Потом он скрестил руки на животе и сказал:
— По законам этой страны у прокуроров, в отличие от судей, нет такой привилегии, как деловая и личная независимость. Кроме того, вы обязаны соблюдать субординацию. Только тот, кто возглавляет прокуратуру, а это, к слову, я, имеет право на подобное решение. Я, к сожалению, не припоминаю, чтобы давал вам указание заново возбудить дело о смерти Марлены Аммер.
— Не буду спорить, господин старший прокурор, — покорно ответил Мезомед. — Но, если позволите заметить, я не возбудил заново дело. Я просто занимался просмотром материалов с обучающей целью и при этом натолкнулся на ряд странностей и нестыковок, которые вызвали у меня подозрение…
— Значит, вы сомневаетесь в серьезности моей работы? — прервал Буркьело речь молодого прокурора.
— Нисколько!
— Но я остановил следствие, и на документах стоит моя подпись! Женщина захлебнулась в ванне. На этом дело закрыто. Вы говорили о каких-то странностях?
— Ну да, — подтвердил Мезомед. — Вот хотя бы результаты вскрытия. С вашего позволения, вскрытие проведено очень небрежно.
— Квалификация доктора Вебера не подлежит сомнению!
— Я этого и не утверждал! Но даже высокая квалификация не гарантирует, что у человека был хороший день. Мне кажется, что этот документ появился вообще без вскрытия. В нем описаны только этапы, из которых нельзя сделать никаких выводов. А самая необычная улика вообще осталась без внимания.
— Что вы имеете в виду, доктор Мезомед?