Воспарить к небесам

Эшли Кристен

— У нас есть дом престарелых, которым управляют очень добрые люди. Люди, которые перегружены работой и которым недоплачивают. Они делают все, что могут, и делают это потому, что искренне любят свою работу. Или потому, что для них это не работа, а призвание. Но там всегда много работы, и они не могут удержать часть своих сотрудников или волонтеров. Вероятно, потому, что они не могут много платить, а волонтеры находят работу трудной, иногда утомительной, иногда душераздирающей, но непрестанной. Несколько дней назад они позвонили, сказав, что один из волонтеров уволился,

чтобы вернуться в колледж, а другой просто перестал появляться. Они попросили нас иметь это в виду. Я буду помогать, пока они не найдут людей, которые будут делать это постоянно. Но если у вас есть время и вы не против тяжелой работы, они могут воспользоваться вашей помощью.

У меня было время, но я не знала, возражаю ли я против тяжелой работы. Мне никогда не приходилось ее выполнять.

Когда мы росли, у нас были настоящие горничные, повара и тому подобное. Всю оставшуюся жизнь мне приходилось заботиться обо всем на свете.

Когда мы с Конрадом переезжали, бывало, я сама занималась уборкой, прежде чем подобрать прислугу, и вот теперь, впервые, в Магдалене, я занималась этим в Голубом Утесе, и мне это нравилось. Я не хотела заниматься этим восемь часов в день, пять дней в неделю, но это не было ужасно. И было приятно что-то делать.

Нет, было приятно просто делать что-то. Нечто нужное. Нечто реальное.

И я никогда не задумывалась о пожилых людях, но я не испытывала к ним неприязни.

Все мои бабушки и дедушки, и Конрада тоже, меня любили. Они правда, очень меня любили. На самом деле, когда бы мы ни встречались, я всегда заканчивала тем, что садилась где-то с ними, разговаривала, шутила и смеялась. Я любила своих бабушку с дедушкой, и бабушку и дедушку Конрада, даже больше, чем своих родителей (и, кстати, Конрада), и я была опустошена, когда, один за другим, мы потеряли их всех.

Может, это было чем-то, к чему у меня еще был талант.

Тем не менее, я сказала жене пастора:

— Честно говоря, хорошо бы обсудить, что от меня требуется, но я могу вам рассказать о себе. Я умею готовить. Вести беседу. Убираться. Организовывать. Присматривать. И мне нравится делать все это. Поэтому я хотела бы иметь возможность это обсудить.

Ее глаза слегка сузились, но не в недобром смысле, а в задумчивом, когда она сказала:

— Мне бы не хотелось знакомить этих людей с волонтером, который не заинтересован в том, чтобы помогать так, как им это нужно, и, что не менее важно, в долгосрочной перспективе.

— Согласна, — ответила я. — Вот почему я думаю, что должна знать, во что ввязываюсь, чтобы понимать, смогу ли я дать то, что им нужно. Тем не менее, я хочу найти занятие по душе, что-то полезное, и заниматься этим в течение длительного времени.

Я сделала вдох, торопясь высказать в доме Божьем всю правду, что хотела.

— Мои дети взрослые. Они больше не нуждаются во мне, а с мужем мы в разводе, поэтому у меня на самом деле много свободного времени. Я никогда не работала, но живя в пустом доме, мне нужно что-то, чтобы заполнить свою жизнь. Думаю, мне бы понравилось, если бы она была заполнена пожилыми людьми, которые

оказывают мне ответную услугу, составляя мне компанию.

Она внимательно посмотрела на меня, а потом тихо сказала:

— Мне нравится, что вы так думаете.

— Я рада, — ответила я и представилась. — Меня зовут Амелия Хэтуэй.

Она протянула руку и направилась ко мне, но я встретила ее на полпути.

— Рут Флетчер.

Мы пожали друг другу руки, и ее пожатие было крепким и теплым.

— Приятно познакомится, Рут.

— И мне, Амелия, — ответила она.

Мы опустили руки, и она указала на стол.

— Как насчет того, чтобы дать мне свой номер телефона? Я позвоню в «Дом Голубки», и мы договоримся о встрече с Делой Коулман.

— Отлично, — согласилась я, подходя вместе с ней к столу.

Я оставила свой номер, мы тепло попрощались, и я вернулась к своей машине.

Я не стала мешкать перед церковью, гадая, правильно ли поступила.

Я уехала, думая, что волонтерство в доме престарелых может означать все, что угодно, и многие из этих вещей могут быть неприятными.

Но мне бы не хотелось быть волонтером, от которого требовалось лишь читать книги или следить за их времяпрепровождением.

Мне бы хотелось быть волонтером, который делает что-то нужное.

А это может означать всевозможную уборку, смену постельного белья, стирку, и кто знает, чего еще?

И когда я ехала домой, мной овладело нечто странное. Нечто странное, новое и невероятное.

Потому что мой разум был заполнен всем тем, что могло потребоваться от волонтера в доме престарелых, и все, о чем я могла думать, это то, что я надеялась, чертовски им понравлюсь.

Потому что мне не терпелось начать.

*****

— Хвала Иисусу!

За конторкой в «Доме Голубки» женщина с множеством дрожащих черных косичек воззвала к потолку, ее руки были подняты вверх. Она их опустила, и ее взгляд упал на Рут, сидевшую напротив меня на стуле.

— Позвони преподобному, — она дернула головой в мою сторону, — и Бог пошлет чудо.

Рут просияла.

— Вряд ли я чудо, — пробормотала я.

— Прошу прощения? — спросила меня Дэла Коулман, директор дома престарелых «Дом Голубки». — Вы только что сказали, что не возражаете против смены уток и простыней, ухода за зубными протезами, уборки полупереваренной пищи, чистки пылесосом, вытирания пыли? Не говоря уже о людях, которые называют вас чужими именами и часами клянутся, что вы их дочь, или девушка, которая в свое время увела у них парня, и они могут запустить в вас коготки?

— Я же сказала, что не возражаю, — подтвердила я.

— И вы сказали, что можете проводить здесь три дня в неделю по три часа в день, и мне не придется с вами расплачиваться? — продолжала она.

— Это я тоже сказала.

— Тогда, если вы на самом деле будете появляться здесь три дня в неделю по три часа в день и работать, а не срулите и перестанете появляться, а потом скажете, что, — она подняла руки и показала воздушные кавычки, — возвращаетесь в колледж в возрасте пятидесяти шести лет, тогда вы… чудо.