Воспитание под Верденом
Шрифт:
Но адвокат Пориш соображает быстрее.
— Выиграть время — значит выиграть все, — говорит он своим звучным голосом, — тут достаточно только иметь добрых друзей в канцеляриях.
Лейтенант Кройзинг машет длинной рукой.
— Браво. А затем пришла смерть, как говорит Вильгельм Буш.
Каждому из них знакомы лаконичные стихи и рисунки веселого юмориста Вильгельма Буша, в которых он простодушно и без жалоб изображает жестокости жизни.
Военный судья Мертенс охотно занялся бы французским живописцем Коро, эти поэтические светлые ландшафты пришлись ему очень по вкусу. Но здесь, в сфере его работы, при его участии, произошло что-то необычайное, какая то ошибка и как будто даже со смертельным исходом. Его бледное лицо
— Если это так, — прибавляет он тихо, — то мы не можем считать дело законченным, мы должны продолжать
расследование
Простите вмешивается адвокат Пориш, — если это так, то возникнет новое преступление и новое дело: обвинение в предумышленном убийстве унтер-офицера Кройзинга… Да, но кого мы обвиняем?
— Все трос молчат. Событие встает перед ними во всей своей необъяснимости. Кого обвинять? Кого и в чем можно уличить? Что произошло на самом деле? В чем можно усмотреть преступное намерение? Долг службы требовал, чтобы унтер-офицер Кройзинг находился на ферме Шамбрет, как лейтенант Кройзинг — в Дуомоне, как десятки тысяч германских солдат — в окопах на фронте. Война беспрерывно пожирает людей, из которых каждый прикован к своему месту приказом. Кто в состоянии доказать, что приказ, сковавший молодого Кройзинга, продиктован преступным намерением, желанием замять дело? Доказано может быть лишь то, что третья рота ошиблась адресом. Но, скажут — так по крайней мере можно отписаться, — какой-нибудь неопытный писарь по ошибке, без злого умысла отправил документы в Ингольштадт, а там задержали дело, ожидая, что унтер-офицер Кройзинг не сегодня завтра прибудет с каким-нибудь эшелоном, так как из запроса явствовало, что в роте его нет.
Так высказывали свои соображения трое собеседников. Сонаты Брамса вылетели из головы унтер-офицера Пориша. Профессор Мертенс уже не предвкушает радости, которую доставят ему картины Коро. Совершенная несправедливость, быть может преступление, начинает вырисовываться перед ними в еще неясных очертаниях и завладевает их вниманием. Виновные хорошо окопались: они прикрываются долгом службы. Как добраться до них? Но добраться необходимо, и до них доберутся. Во всяком случае лейтенант Кройзинг — это ему ясно теперь — может рассчитывать на этих двух людей и на судебный аппарат, что стоит за ними. Внезапно Кройзинг чувствует прилив энергии.
— Господа, — говорит он с благодарностью, и его серые глаза тепло, почти успокоенно перебегают с белокурого человека в штатском на черноволосого. — Я вам очень признателен. Мы своего добьемся не мытьем так катаньем, Я чувствую: нам нужно получить от преступников придание. Без их признания мы не в состоянии реабилитировать моего брата. А именно этого я и добиваюсь. Это — мой долг перед родителями и дядей Францем, если не перед бедным мальчиком, которому, впрочем, теперь все равно, хотя он и выглядел в гробу чуточку недовольным. У меня есть еще его предсмертное письмо, только мне покамест не удалось его прочесть. Может быть, голос из гроба назовет нам нашего противника. И тогда я.
уж позабочусь о том, чтобы он признался. Каким способом, я еще не могу сказать. Есть у нас также в некотором роде свидетель, которого мой брат просил о помощи за день до смерти. К сожалению, я до сих пор не удосужился узнать его имя. Но я легко разыщу его. Оказывается, землекопы его части работают на постройке дороги под руководством моих людей. Мы соседи — все разыгрывается вокруг этого старого Дуомона, где я обитаю.
Унтер-офицер Пориш широко раскрывает глаза:
— Господин лейтенант, вы стоите в Дуомоне? — От испуга Пориш начинает говорить строго официальным языком. — Разве там можно жить?
— Как видите, — отвечает Эбергард Кройзинг.
— Разве он не находится под обстрелом французов?
— Не всегда, — гудит в ответ низкий бас лейтенанта.
—
Кройзинг смеется:
— К этому привыкаешь. Со мной пока ничего не случилось.
— Наш брат и не представляет, как выглядит эта картина, — говорит Пориш.
— С вашей точки зрения. — нехорошо, с моей — превосходно, — отвечает Кройзинг. — Изрытая вдоль и поперек пустыня, а посредине — старый Дуомон, как раздробленный панцырь исполинской черепахи. Под этим панцырем сидим мы, время от времени вылезаем оттуда и забавляемся игрой п песок или чем-либо другим п том же роде. Нам псе это, по-видимому, кажется гораздо страшнее, чем есть на самом деле. Он еще выдержит малую толику, старый Дуомон.
— Под навесным огнем? — тихо спрашивает адвокат Пориш.
— Да, случается, — весело подтверждает лейтенант Кройзинг, — привыкаешь и к этому; но если бы со мной приключилось что-нибудь серьезное, я оставлю вместо себя заместителя или преемника и сообщу его фамилию и адрес. Но это ни и косм случае не должно отразиться на нашем деле.
— Благодарю, господа, — снова говорит Кройзинг, вставая. — Мне, значит, придется теперь вести, помимо большой, еще и маленькую личную войну. Но у каждого из нас есть: свои страсти, если только для них находится время и служба не страдает от этого. Ведь в конце концов мне надо еще рассчитаться за моего брата и с милейшими французами. Хотя, надо сказать, — длинные тонкие губы Кройзинга насмешливо кривятся, — я в этом деле даю им несколько очков вперед: небольшие минные взрывы, знаете ли, чуть-чуть газу, несколько круглых ручных гранат и, наконец, огнеметы, которыми мы прокоптили блокгаузы Эрбебуа. Наш мундир там, у них, в большом почете. Но до сих пор это было только по долгу службы. Теперь у меня с ними и личные счеты.
Он натягивает перчатку на левую руку, надевает каску, подает военному судье и унтер-офицеру костлявую правую руку и, застегивая на ней перчатку, говорит:
— Не удивляйтесь, господа, если долго обо мне не услышите; если только меня не укокошат, я уж дам о себе знать.
Пожелав приятного завтрака, Кройзинг уходит.
Оставшиеся смотрят друг на друга.
— Вот это парень! — резюмирует Пориш впечатление обоих. — Я не хотел бы быть в шкуре того, кто послал мальчика на убой.
Военный судья Мертенс с чувством покачивает своей красивой светловолосой головой ученого.
— Чего только не бывает на свете! — говорит он неодобрительно. — Как бесчеловечны люди!
Глава третья ДОЛГ СЛУЖБЫ
Совсем по-другому спускается по лестнице лейтенант Кройзинг. Он больше не прыгает через ступеньки, он спокойно идет, но с каждым шагом, с каждой пройденной ступенькой в его голове все отчетливее созревает план. Надо действовать строго официально, он так и сделает. Если долг службы в руках начальства нестроевой роты оказался достаточным предлогом, чтобы погубить унтер-офицера Кройзинга, то этот же долг службы в руках лейтенанта Кройзинга будет достаточным основанием, чтобы выудить у них признание. Все эти мерзавцы — не мужчины;
они только с виду таковы, на самом деле это подгнившие 7деревяшки: нажмешь — и из них посыплется труха.
Лейтенант Кройзинг совершенно спокойно закрывает за собой коричневую дубовую дверь подъезда и едва слышно напевает про себя. Настроение у него прекрасное.
Грузовик с двумя шоферами в кожаной одежде сразу же останавливается, как только высокий офицер в каске поднимает руку в коричневато-красной перчатке. Лейтенанту повезло: грузовик этот ив колонны лейтенанта Пзальтера, постоянно находящейся в Дамвилере. Он доставил к поезду дальнего следования срочный груз для отправки в Германию и теперь почти порожняком едет домой. Двое отпускников, восседающих на плотно набитых сундучках, не в счет. Но не так просто найти для лейтенанта удобное местечко.