Воспитание под Верденом
Шрифт:
— А чего желает в глубине души господин лейтенант? — спрашивает Зюсман с забавной обезьяньей гримасой
— Вот и не скажу, дерзкий мальчишка, — смеётся Кройзинг. — Вообразите, что я попросту стремлюсь к тому, чтобы нагнать страху на людей моего круга. — И прибавляет серьезно: — Ми кто еще не испортил мне столько крови, как этот человек.
Немного помолчав, Бертин скромно говорит:
— В таком случае я, должно быть, ненормальный. У меня только одно желание: хорошо делать мое дело — службу нестроевого солдата — и дожить до скорого почетного мира, чтобы можно было вновь вернуться к жене и к работе.
• — Жена, — презрительно говорит Кройзинг, — работа, почетный мир,. Вам еще придется кое-что испытать. Да и кто вам поверит!
Что что? Мп 1: трог, выпрямляются, слушают. С облаков на них надвигается душераздирающий страшный гул; первозданный грохот и гром прокатываются по помещениям: не так близко, как они опасались.
Надо посмотреть, что случилось! — кричит Зюсман.
— Оставаться на местах! — приказывает Кройзинг.
В проходе у двери беготня. Он берет телефонную трубку.
– - Пусть тотчас же позвонят, как только поступят донесения.
У телефониста от испуга еще дрожит голос. Кройзинг испытующи и удовлетворенно наблюдает за гостем. Бертин удивляется сам себе: он стоит ощущая тот дикий восторг, как в первый раз, когда оп вместе с Беи и обер-фейерверкером бежал по усеянному воронками нолю. У унтер-офицера Зюсмана дрожат руки. Он говорит:
— Это могла быть только тридцативосьмисантиметровая; или же это наша — сорокадвухсантиметровая пушка, давшая недолет.
Трещит телефон.
— Тяжелый калибр, и а воспой обстрел западной траншеи, — докладывает центральная станция. — Значительные повреждения наружных стен.
Кройзинг благодарит. Не может быть, чтобы 42-сантиметровая так сильно промахнулась. Недолет в три тысячи метров— такого случая не бывало даже у этих олухов, что сидят позади нас.
— Осторожней, — предупреждает он, — снова снаряд.:
Теперь пригибаются все трое. Зюсман залезает под
стол, все затаили дыхание. Воздух, рассекаемый тяжелым снарядом, ревет все ближе и ближе, вот уже совсем близко — здесь! Перед окном мелькнула желто-красная молния, гром сотрясает помещение, известка и мел падают на стол, электрическая лампа гаснет, стулья под людьми дрожат.
— Попадание, — спокойно говорит Кройзинг
Еще резче, неистовее, еще пронзительнее загрохотало над ними.
— Все в порядке, — с этими словами Зюсман подымается, нисколько не смущаясь, как если бы он был единственный, кто вел себя сообразно обстоятельствам. Кройзинг с живостью заявляет, что вряд ли ошибется, утверждая, что это досталось бронированной башне в северо-западном углу. Он требует, чтобы его по телефону соединили с башней. Оба с любопытством наблюдают, как улыбка удовлетворения заиграла на его лице. Проклятая нация эти французы; умеют стрелять, но умеют и крепости строить! Целый снаряд попал в башню, а она, однако, выдержала.
— Новый калибр, — поясняет унтер-офицер, — тяжелее, чем тридцативосьмисантиметровая мортира у форта Марра. Новый тип, должно быть из тех, которые предназначались для Соммы.
— И у нас тут тоже репетиция, — говорит Зюсман, в то время как Кройзинг пытается еще раз связаться с башней. На этот раз центральная сообщает, что башня временно покинута из-за скопления газов; она цела, хотя и повреждена: перестала вращаться.
— Беда невелика, — заканчивает разговор Кройзинг И посылает Зюсмана и Бертина с шахтерскими лампами к землекопам — узнать, как они себя чувствуют после происшествия.
Итти недалеко. Туннель перед казематом заполнен баварцами: ругань, стоны, плач, тупая неподвижность, толкотня. Унтер-офицеры, размахивая карманными фонарями, успевают предотвратить бегство солдат во двор. У поворота к поперечному проходу, бледно освещенному дневным светом, стоит, прикусив нижнюю губу, капитан Нигль; он в расстегнутом кителе и спальных туфлях, фельдфебель :лейтенант Зиммердинг проталкивается к нему, а фельдфебель Фейхт пытается хриплым голосом успокоить солдат.
— Люди совсем обезумели, — задыхаясь, говорит Зиммердинг, — они не хотят оставаться здесь. Ведь они — безоружные ландштурмисты, а не фронтовики, что им здесь делать?
— Вовсе не так глупо, — говорит, вполголоса Нигль. Когда ом замечает Зюсмана с шахтерской лампой в руках, его неподвижный взгляд загорается яростью. К сожалению, строгая выправка и официальное обращение сапера не дают ему повода придраться.
— Людей пришлось будить, — приказывает он передать лейтенанту, — кое-кто свалился с нар, есть ушибы, вывихи рук и, конечно, случаи нервного потрясения. И надо же было этому проклятому снаряду попасть в каземат!
Зюсман творит убежденно, обращаясь больше к солдатам: выстрелы метили в башню Б, она и получила их. А что бетон выдержал это страшное попадание — лучшее доказательство прочности сводов. Ведь это была пушка нового типа, тоже 42-сантиметровая.
Зюсман даже и не подозревает, как близка его импровизация к действительности. Пусть товарищи, бога ради, не теряют присутствия духа, пусть спокойно разойдутся по казематам и улягутся спать. Управление парка не пожалеет дополнительной порции рома к вечернему чаю, чтобы вонаградить их за испуг.
Жаждущие утешения солдаты тянутся к свету, напряженно вслушиваются. Они знают того маленького сапера, о котором ходят слухи, будто однажды он уже умер. Имя лейтенанта Кройзинга также часто упоминается среди них. Солдаты, подавленные и растерявшиеся, начинают с этого момента чувствовать к унтер-офицеру Зюсману нечто вроде доверия, какое они питали к унтер-офицеру Кройзннгу; тот тоже был небольшого роста и с темными волосами. Поэтому уговоры Зюсмана подействовали. Эти безропотные люди нуждаются только в успокоении, хоть бы в некотором участии к ним, этого достаточно, чтобы примириться со своим положением. Зюсман стоит среди трех врагов, окидывая их быстрым взглядом. О, он очень хорошо понимает, что почва уходит у них из-под ног. Потребовать теперь книгу почтовых отправлений? Нет, это слишком опасная игра. Они могли бы, и не без основания, ответить отказом. Надо сначала отвлечь их мысли. Итак, после обеда.