Воспоминания (1915–1917). Том 3
Шрифт:
Очень трогательно все отнеслись ко мне, пили за мое благополучное путешествие, за возвращение при лучших обстоятельствах. Конечно, все, и я, думали, что мы прощаемся совсем, что больше мы не увидимся, все вещи свои, имущество и вестовых я оставил в штабе на попечении комитета, с его разрешения. После обеда мы снялись группой, я простился со всеми.
На душе было грустно, тяжело было покидать всех их, преданных мне и дорогих моих сотрудников, оставлять их как бы на произвол судьбы, что-то каждого из них ждало? Невольно приходила мысль. Простившись со всеми и напутствуемый всеми чинами штаба и команды и некоторыми членами комитета, я сел в автомобиль. Грустно очень было уезжать, но на душе было спокойно от сознания, что штаб я оставлял нетронутым разрухой, он был цел в полном своем составе. Когда автомобиль выехал за ворота имения, послышалась орудийная стрельба – это мои верные артиллеристы
До Минска меня сопровождал мой адъютант штабс-капитан Калькус. В Минске я переночевал у знакомого мне полковника Пархомова [839] , а в 12 часов дня 20-го со скорым выехал на Петроград.
Очутился в одном вагоне с Суворовым – оказалось, что и он также ехал в отпуск, с ним был и генерал Чермоев [840] из Гренадерского корпуса. Очень приятно и радостно было их встретить, отлично мы доехали до Орши. Подъезжая к этой узловой станции, где нам предстояло пересесть на петроградский из Могилева поезд, мы обратили внимание на царившее на станционной платформе необычное оживление. Выйдя из вагона, я узнал от начальника станции, что несколько минут перед тем, мимо Орши по направлению к Могилеву, прошел специальный поезд с новым Верховным главнокомандующим Крыленко и чинами его штаба и два броневых поезда, с войсками, что все пути заняты и неизвестно, придет ли вообще в этот день скорый поезд Киев-Петроград, т. к. он задержан в Могилеве.
839
…Пархомов Леонид Николаевич (1873 –?), полковник (1910). С 06.1916 – в 505-м пехотном Староконстантиновском полку, позднее в резерве чинов Минского в/о.
840
…Чермоев Владимир Александрович (1866-после 1931), генерал-майор (1915), С 16.09.1915 – командир бригады 67-й пех. дивизии, с 07.02. по 06.08.1917 – командующий 170-й пех. дивизией, С 01.10.1917 – командующий 1-й Гренадерской дивизией. Остался в СССР, репрессирован.
Встреча с арестованным Буйвидом
Положение было из неприятных, удовольствия просидеть в Орше на станции, быть может, сутки, не было никакого и мы пожалели, что вылезли из вагона, лучше было бы проехать прямо на Москву и оттуда в Петроград. Втроем прошли мы на вокзал и уселись в буфет, заказав себе обед. В ожидании обеда наше внимание было привлечено небольшой группой военных, окруженных конвоирами, всмотревшись я узнал среди арестованных генералов Буйвида (бывший у меня бригадным в 15-й дивизии и заместивший меня, когда я получил корпус) и Бонч-Богдановского, одного из корпусных командиров или начальников дивизии. Я был страшно изумлен, увидев Буйвида – оказалось, что 15-я Сибирская дивизия, мое детище, которую я сформировал и которой так благополучно прокомандовал почти год, вскоре после моего отъезда подверглась общей участи и стала разваливаться, причем один из полков ее, 60-й Сибирский, который меня так трогательно провожал, самовольно ушел с фронта для укрепления революции в тылу, а когда Буйвид стал принимать меры к водворению его, то был арестован дивизионным комитетом и препровожден в Минск, откуда фронтовой комитет отправил его в Петроград в распоряжение Смольного, т. е. центральной власти. Бонч-Богдановский тоже был арестован своим комитетом. И вот они в ожидании того же поезда на Петроград сидели в буфете со своими конвоирами.
Ужас, происшедший в Могилеве
Пообедав, я пошел к начальнику станции узнать, нет ли известий на счет поезда, застал его бледным, как полотно – он только что отошел от телефона, говорил с Могилевым, и был до того расстроен, что с трудом переводил дух, не мог в течение нескольких минут совсем говорить. Отведя в сторону, он только сказал: «Какой ужас, какой ужас, они убили Духонина, и какое надругательство над трупом, какое зверство!» Про поезд он ничего узнать не мог.
Через некоторое время этот же начальник станции отыскал меня и сказал, что на станции стоит салон-вагон начальника Либаво-Роменской ж.д., который идет на Петроград, и он предлагает мне перейти к нему и, устроившись в его вагоне, дожидаться поезда. «Идите в вагон к нему, – прибавил он, – не оставайтесь на станции, здесь слишком на вас обращают внимание, теперь такое время, идите скорее». Я сказал, что я не один, со мной Суворов и Чермоев. «Идите все, но только скорее, не оставайтесь здесь», – ответил
Я отыскал своих спутников и мы прошли через запасные пути и вошли в указанный вагон, в котором нас любезно и гостеприимно встретил начальник Либаво-Роменской ж.д. – фамилии сейчас не помню. Подали чай, мы уселись мирно в салоне, но мысли наши были полны этой драмой, происшедшей только что в Могилеве. Подробностей мы никаких не знали, только то немногое, что передал мне начальник станции со слов начальника станции Могилева, сказанных по телефону.
Как только мы уселись, не успели и допить чаю, как недалеко от нас на путях остановился воинский поезд – все вагоны были разукрашены еловыми ветвями, гирляндами, красными флагами, солдаты, среди коих было много матросов, пели какие-то революционные песни и, как мне показалось, четверть из них, по крайней мере, были выпивши, держали себя с особенным ухарством, разнузданностью, впечатление жуткое и отталкивающее.
Поезд простоял недолго, отошел по направлению к Могилеву.
Задержка нас троих и отправление в Смольный по приказанию адъютанта Крыленко
Вслед за тем на тех же путях остановился специальный поезд-локомотив, тендер, багажный вагон и с иголочки новенький блестящий салон-вагон, сиявший огнями, но без всяких внешних украшений. Не прошло и четверги часа после остановки этого поезда, как в вагон, в котором мы сидели, вошел небольшого роста военный в хаки, но без погон (тогда еще военные носили погоны), три звездочки – чин поручика – прикреплены были на воротнике. Одет он был чисто, даже элегантно, видом был похож на кадрового офицера, но совсем мальчик. С ним вошло еще два солдата.
Подойдя к нам, он спросил наши документы. Мы предъявили отпускные билеты, долго и внимательно все трое просмотрели их, после чего этот юноша заявил не без апломба: «Вы, – указывая на меня и Чермоева, – отправитесь в Смольный в Военно-революционный комитет Петрограда, а Вы, – поворачиваясь к Суворову, – поедете со мной в Могилев к Верховному главнокомандующему». Суворов взмолился: «Уже разрешите и мне в Смольный, мне Могилев совсем не по дороге, за что Вы делаете такую разницу, нет уж, позвольте нам вместе». «Ну хорошо, – сказал юноша, оказавшийся адъютантом Крыленко, и прибавил: – Я сегодня же поеду обратно в Петроград и застану вас всех еще в Смольном».
После этого они ушли, а в вагон начальника Либаво-Роменской ж.д. привели Буйвида и Бонч-Богдановского с конвоирами, которым было поручено также доставить в Смольный и нас.
Таким образом, вагон бедного начальника Либаво-Роменской ж.д. обратили в арестантский, отобрав салон для арестованных генералов с конвоирами, нам троим отведя большое купе, так что хозяину вагона осталось только маленькое купе. Мой вестовой – верный мой слуга Маров [841] поместился с проводником.
841
…Маров, в 1917 – рядовой 15-й Сибирской стрелковой дивизии, вестовой В. Ф. Джунковского.
Скоро пришел поезд из Могилева, к нему прицепили наш вагон, и мы двинулись на Петроград. Т. к. нас троих везли не в качестве арестованных, то я мог все свои вещи поручить своему вестовому, которому отдал и все свои ценные вещи и деньги, чтобы он прямо с вокзала отвез все к моей сестре на квартиру, а ей я написал подробное письмо с описанием всего происшедшего. Очень тяжело было по приезде в Петроград быть лишенным возможности поехать к своим близким, а главное, я тревожился очень за мою сестру, как то она примет эту неприятную весть о моем задержании.
Прибытие в Смольный. Арест и отправление в крепость
Прямо с вокзала мы поехали все на извозчиках в Смольный, я ехал с Суворовым, Чермоев с конвойным за нами. Приехав в Смольный, нас повели в верхний этаж в помещения Военно-революционного комитета, адъютант штаба нас допросил, отобрал документы и предложил до приезда главнокомандующего Антонова расположиться в соседней комнате, сказав, что наша участь будет зависеть от решения сего последнего. Все офицеры и писарь были прежние, из Главного штаба, все они с большим сочувствием отнеслись к нам, но тем не менее, когда нас ввели в назначенную для нас комнату, то к дверям поставили часового с ружьем. Этот часовой не имел вовсе солдатского вида, был похож на хулигана, но был весьма добродушен. Около 12 часов ночи меня вызвали в канцелярию, и какова была моя радость, когда я увидел мою сестру – моего верного друга, которая, получив мое письмо, поехала в Смольный и добилась свидания со мной.