Воспоминания командира батареи. Дивизионная артиллерия в годы Великой Отечественной войны. 1941-1945
Шрифт:
Моя задача в этот период состояла в том, чтобы обеспечить проводной линией телефонной связи наблюдательный пункт полка с наблюдательными пунктами командиров дивизионов, которые находились непосредственно на переднем крае в батальонах первой линии.
НП командира полка находился на мощной сосне метров 600–800 от переднего края. К сосне была приставлена самодельная лестница, а между ветвей сделана небольшая площадка из жердей. Там были укреплены несколько листов железа для защиты от пуль и осколков. Весь день там находился или командир полка, или его заместитель, руководившие огнем дивизионов.
В полку было четыре дивизиона, на НП каждого из них шла телефонная линия, которая прокладывалась по земле. Подвешивать ее на деревья было некогда,
Взвод был укомплектован не полностью. На каждой точке вместо двух-трех телефонистов находился, как правило, один, постоянно днем и ночью, неделями, месяцами, держа телефонную трубку у уха. Солдаты приспосабливались и к этому. К телефонной трубке привязывали небольшую петлю из шпагата или куска кабеля и надевали эту петлю на голову, так что у многих даже вытерлись волосы в этом месте, где была веревочка.
Телефон нельзя было бросить ни на минуту — днем все время передавались команды и приказания, а ночью через каждые 10–15 минут проверялась исправность связи. И если телефонист на вызов не отвечал, на линию посылался линейный связист.
Помню, как-то ночью не ответил телефонист одной из точек, его позывной был «Казань». Дежурил там один солдат, татарин по национальности, говоривший с довольно заметным акцентом. Я несколько раз вызывал его, но ответа не было. Все телефонисты находились на других линиях, пришлось бежать самому. Беру в руки линию и бегу по ней в поисках порыва. Ночь, темно, ничего почти не видно.
Пробежал около километра — линия цела, и шла она в небольшой блиндажик, где сидел телефонист. Блиндаж имел небольшое перекрытие из бревен, вход в него был через отверстие в потолке. Глубина блиндажа была немногим больше метра. Засунул голову в дыру и позвал: «Казань». Вижу, мой телефонист спит сидя у телефона, прислонившись спиной к стене блиндажа, в котором мерцал огонек куска горевшего кабеля. Повторяю сильнее: «Казань!»; телефонист отвечает автоматически: «Казань слюшаю». Но для того чтобы услышать ответ по телефону, надо нажать разговорный клапан в микротелефонной трубке, а так как солдат спал, то, естественно, он этого не делал, хотя и во сне отвечал на вызов. Видя это, я крикнул сильнее: «Казань!» Солдат вздрогнул, проснулся, нажал клапан и ответил. Обругав его как следует, отправился назад.
Обычно в блиндаже находилось две-три телефонных точки — артиллеристы, минометчики, пехота; и если случался порыв на линии, телефонист оставлял телефон на попечение соседа и бежал на линию. Кроме того, надо же было решать и свои личные житейские нужды, поэтому нередко солдаты выручали друг друга. Цеплял один по две трубки на голову, давая другому возможность отлучиться на 5–10 минут. Труднее было, когда телефонист оставался один. За самовольное, без разрешения, оставление своего места расправа могла быть самой жестокой, вплоть до расстрела на месте. Фронт есть фронт, там некогда разбираться, прав или не прав, главное — боевая работа, боевая задача.
Кроме телефонных линий и окопных телефонных станций на переднем крае взвод обслуживал и линию в тыл, в штаб полка. Ее протяженность составляла порядка пяти километров. Учитывая, что телефоны у нас были слабоватые (УНА-Ф, то есть унифицированный носимый аппарат фонический), много сил приходилось затрачивать для того, чтобы и слышимость была хорошей, и линия была исправной. А чем длиннее линия, тем эти параметры ухудшались. Особенно донимали порывы, в основном из-за артобстрелов.
Посоветовавшись со своими командирами отделений, мы решили телефонную линию на штаб проложить заново. Прежняя линия шла вдоль дороги, где кроме нашей линии было большое количество других. Даже в условиях, когда линия была цела, прослушивались по индукции переговоры чужих станций. Маршрут новой линии выбрали в основном по болотам, а где нельзя, закапывали в землю. Конечно, пришлось потрудиться и помокнуть в болотах. Зато потом, когда выпал снег и укрыл нашу линию, она работала до самой весны безотказно. Разрывы снарядов и мин, даже вблизи от линии, вреда ей не причиняли. Снаряд или мина уходили в болото, выбрасывая фонтан грязи. Основная масса осколков оставалась в болоте.
Весной, когда активизировались боевые действия, наша линия действовала безупречно. Нередко из других частей приходили к нам, чтобы по нашей линии и через наш штаб полка передать какое-то срочное распоряжение в свою часть.
Однажды где-то в феврале 1943 года командир полка приказал дать связь на передовой наблюдательный пункт. Там была сделана небольшая избушка из толстых бревен. Сверху она имела два наката, кроме того, снаружи стены были укреплены вертикальными столбами. Это в какой-то степени защищало от осколков и пуль. Правда, прямое попадание снаряда это сооружение вряд ли бы выдержало.
Когда протянули телефонную линию, мне стало известно, что командир полка управлял огнем по радио. Немцы засекли радиостанцию и забросали блиндаж снарядами и минами. Вся земля вокруг блиндажа была изрыта воронками, буквально перепахана. Удивительно, как уцелел сам блиндаж в этом аду. Как только поставили телефон и установили связь, сразу же командир полка начал управлять огнем по телефону.
Очередной артналет врага. Земля рядом с блиндажом становится дыбом от разрывов. В основном они рвутся в тылу нашего блиндажа, метров 50–70 позади. Связь, конечно, вышла из строя. Командир полка требует быстро восстановить связь, чтобы передать команду на подавление вражеской батареи. Как посылать в такое пекло солдата? А их у меня всего двое. Выскочил один из них и, маневрируя между разрывами, побежал по линии, держа ее в руке. Вскоре связь восстановилась, но буквально на считаные секунды, — и вновь оборвалась. Я понял, что связист убит или ранен тяжело, если не может восстановить линию.
Посылаю второго. Наблюдаем сквозь дверной проем с начальником связи полка за его игрой со смертью. Очередной разрыв, вернее, серия разрывов, и мой связист как подкошенный падает на землю — убит.
Вскоре артналет прекратился, но я знаю, что это ненадолго. Выскакиваю из блиндажа, что есть силы бегу по линии, перепрыгивая воронки. Есть порыв, быстро зачищаю и соединяю концы, подключил аппарат, связь в сторону НП есть, а в другую — нет. Бегу дальше, еще порыв. И тут начался очередной огневой налет. Я оказался в центре этого клокочущего вулкана. Две-три секунды между разрывами, и я броском вперед падаю в воронку. Нашел второй конец линии, лежа в грязи в воронке. Зубами срываю оплетку кабеля и сращиваю концы. Снаряды с диким воем рвутся вокруг, свистят и шлепаются вокруг осколки, комья грязи лупят по спине. Уткнулся головой в воронку. Конечно, очень страшно, трудно выдержать эту бешеную пляску смерти. Маленький промежуток, и я бросаюсь в свежую воронку, зная, что по теории вероятности два снаряда в одну воронку не попадают. Но ведь это теория, а она далеко не всегда совпадает с практикой.
Минут десять длился огневой налет, но он показался вечностью. Небольшое затишье. Я лихорадочно ищу оборванные концы провода, сращиваю их, вижу, как начальник связи полка (он находился вместе с командиром полка и теперь выполнял обязанности дежурного телефониста) подает мне знаки руками, что связь есть.
Пот заливает лицо и спину, хотя на улице зима. Несколько минут лежу, отдышался. Знаю, что скоро будет новый огневой налет. Немцы педантичный народ — раз начали обстрел, то будут продолжать его, пока не потребуется перенести огонь на другую цель. У немцев узкоколейка, и, судя по всему, недостатка в снарядах они не ощущают, а у нас жесткий лимит. Зачастую на одно орудие в сутки отпускают один снаряд.