Воспоминания командира батареи. Дивизионная артиллерия в годы Великой Отечественной войны. 1941-1945
Шрифт:
На рыси подаю голосом команду: «Вольт направо, марш». Лошадь мгновенно выполнила команду — поворот через плечо на 360 градусов. Я, конечно, не ожидал такой прыти, думал, что надо команду продублировать действием шпор. На каждую команду существует определенное действие шпорами. Так я опять оказался на земле, вылетев из седла при резком выполнении лошадью поворота. Пришлось извиняться перед лошадью за свою оплошность. Я понял, что имею дело со строевой кавалерийской лошадью хорошей выучки. Зато потом, во время учебной езды, мне оставалось только удерживаться в седле. Лошадь сама четко и быстро выполняла команды, за что я несколько раз от командира получал похвалу, хотя на 70 процентов это была заслуга лошади. Мы с ней быстро подружились. Каждый раз, когда я шел в конюшню, обязательно нес ей кусочек хлеба, посыпанный солью.
В армии требовали и неукоснительно соблюдали в конюшне чистоту, не хуже чем в любой казарме, но надо было затратить много труда, чтобы добиться этого. Конюшню мы строили сами, благо кругом был лес. Получилась она довольно приличной. Лошадей в дивизионе была не одна сотня, поэтому и конюшня была большой. Фуражом мы снабжались централизованно, в том числе и сеном, но в летнее время ездили на заготовку сена и сами.
Трудным было дежурство по конюшне. Дежурным назначался обязательно офицер, в помощь которому давалось несколько дневальных. На них возлагалась обязанность выполнять все работы по конюшне. Полные сутки надо было трудиться там, чтобы выполнить всю работу. Наряд по конюшне не имел права отдыхать даже ночью.
Часто в дивизионе и в полку устраивали всевозможные конноспортивные и конно-батарейные соревнования. На первых обычно оценивали лошадь и, конечно, ее хозяина по выучке, умению лошади правильно выполнять команды. На вторых — умение быстро, слаженно занять огневую позицию, вовремя провести ее смену и т. д., то есть то, что практически делается в боевой обстановке.
Наши «огневики», так называют огневые расчеты и взвода, обеспечивающие обслуживание орудий и ведение стрельбы из них, лихо выполняли все положенные действия. Под руководством своего командира лейтенанта Ольховика они стремительно мчались по полю без дороги, подпрыгивали на ухабах так, что казалось, вот-вот перевернутся, но все обходилось благополучно.
Вообще зрелище было интересным. До десятка орудийных расчетов на рысях, а то и галопе вылетают на огневую позицию, быстро отцепляют пушки, приводят их в боевое положение и имитируют стрельбу. Даже лошади чувствовали и поддавались азарту соревнований.
Мой взвод тоже иногда участвовал в подобных соревнованиях, обеспечивая боевой порядок батареи телефонной связью. В 1942 году радиостанций было еще мало. В артиллерии была радиостанция 6-ПК (переносная коротковолновая), но их было мало, к тому же она была громоздкой: состояла из двух упаковок, ее переносили и обслуживали два человека. В училище мне приходилось иметь с ней дело. Она была ненадежной, и основным средством связи в батареях всю войну оставалась телефонная связь.
Зимой 1941/42 года нам иногда приходилось заниматься расчисткой взлетно-посадочной полосы на фронтовом аэродроме в Выползове. Шли под вечер пешком 10 километров и потом всю ночь расчищали полосу от снега. Как правило, всю ночь шел снег, довольно обильный, и мы всю ночь его гребли и сбрасывали за пределы полосы. Работа была утомительной, вместе с солдатами работали и мы, взводные командиры. Обогреться было негде, полоса длинная, до аэродромных построек далеко. Грелись лопатой, шуруя ею сыпавшийся с неба снег.
Учеба и работа в батарее и дивизионе шли своим чередом. Практически весь день был занят работой, личного времени почти не было. Иногда в воскресенье выпадало два-три свободных часа, мы шли в село решить какие-либо свои вопросы: на почту, в магазин, в кино и т. п.
Жили мы в землянках, стены были закопченные, печка часто дымила. Много было крыс, которые обнаглели до того, что безбоязненно даже днем обшаривали наши пожитки в поисках съестного. Часто между ними, особенно по ночам, возникали драки. У каждого из нас были под головой две-три боевые гранаты в форме бутылки образца еще Первой мировой войны, и мы ими кидали в клубок дерущихся крыс, конечно не снимая предохранительной чеки.
Однажды мы принесли большого кота, поймали где-то в деревне. В первую же ночь разгорелась настоящая дикая схватка кота с крысами. В результате драки, которую мы с трудом разняли, кот получил такие травмы, что на следующий день сдох.
Иногда ночью мы просыпались от какой-то возни под своим одеялом. Нахальная крыса устраивалась возле тебя на отдых. Как-то в дивизионе появилась примитивная установка, с помощью которой резали дранку — небольшие плоские чурки, обычно сантиметров 25–30 толщиной. Из нее делали крышу над домами в селах, а мы — над своими постройками. Получалось что-то вроде деревянной черепицы. Мы решили облагородить свою землянку, обшили стены и потолок дранкой. А так как стены и потолок были из бревен, то после обивки под дранкой образовались пустоты. Ночью одни крысы лезут с одного конца под дранкой, а другие — с другого. Крысы встречались, но так как ни одна ни другая уступать не хотели, завязывалась очередная драка. Дежурный из пистолета делал один-два выстрела. Крысы разбегались, и на некоторое время устанавливалась тишина. Мы засыпали, но вскоре картина повторялась, так что ночью приходилось спать урывками.
Весной и летом 1942 года донимали комары. Лес, близость озера, болот благоприятствовали их размножению, и они нещадно нападали на нас, не давали покоя ни днем ни ночью. Только задремлешь, укрывшись с головой одеялом, комар с противным зудением где-то пробрался и делал свое дело. Приходилось на ночь надевать противогазовую маску без коробки. Мы были молоды и, конечно, устраивали всякие проделки. Только кто-либо задремал, как ему в гофрированную трубку подсыпали махорки или перца, а то и дымку пускали. Спросонья приходилось сдирать с головы противогазовую маску, зачастую с пучком волос.
Жизнь текла своим чередом. Иногда появлялись вражеские самолеты, сбрасывали бомбы, в основном на село и станцию. Мы были хорошо укрыты от наблюдения с воздуха густым сосновым лесом.
Для помывки в бане мы ходили пешком в Выползово. Однажды летом 1942 года наша колонна вошла в поселок и, приближаясь к центру, подтянулась, приняла воинский вид и запела песню «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой...». Молодые голоса энергично подхватили припев: «Пусть ярость благородная вскипает как волна, идет война народная, священная война». По другую сторону улицы были расположены деревянные бараки, в которых размещались пленные немцы. Услышав песню, многие из них подошли к проволочному забору, вслушиваясь в незнакомый и тревожный мотив ее. Когда строй вновь начал припев, он был подхвачен и девичьими голосами. На улице, перпендикулярной нашей, показался строй девушек, довольно большой, человек восемьдесят или сто. Услышав нашу песню, они с задором подхватили вместе с нами припев. Их строй повернул на ту улицу, по которой шли и мы. Песня мощно, звучала по притихшему поселку, в ней было столько ненависти к врагу и уверенности в нашей победе! Жители поселка выходили из своих домов и со слезами на глазах провожали наш строй. Пленные немцы от такой громкой мелодии начали прятаться за бараки. Никогда раньше и позже я не слышал такого эмоционального исполнения. Вскоре наши дороги разошлись. Мы ушли своим путем, а девушки своим. Это было какое-то учебное подразделение, в котором готовили специалистов для фронта (радистки, телефонистки и т. д.).
Меня назначили командиром взвода в Выползово, где располагался отдельный дивизион резерва офицеров-артиллеристов Северо-Западного фронта. Сюда прибывали офицеры из госпиталей, из училищ, из частей при их переформировании. Мне надо было проводить с ними занятия. Я добросовестно готовился к ним.
Но ситуация складывалась довольно нелепая. Как сейчас помню, в моем взводе был один полковник, несколько подполковников, майоры и капитаны. В основном все кадровые офицеры, участвовавшие в боях, а я был лейтенантом, к тому же с шестимесячным сроком обучения. Они понимали мое положение, и когда я их выводил на занятия по тактике за поселок, то они просили меня, чтобы я подежурил, а они подремлют под кустиками на солнышке. Я добросовестно это делал, следя за тем, чтобы внезапно не появилось начальство. Аналогичная картина была и в других взводах, располагавшихся неподалеку от моего взвода. Чему мы могли их научить, если сами имели примитивную подготовку?