Воспоминания о Ленине
Шрифт:
“А Пауль Леви? Каково ваше отношение к нему? Как относятся к нему друзья ваши? Какую позицию займёт по отношению к нему конгресс?” — Эти вопросы давно зрели у меня на языке.
— Пауль Леви, к сожалению, стал особым вопросом, ответил Ленин. Вина за это лежит главным образом на самом Леви. Он от нас отошёл и упрямо зашёл в какой-то тупик! В этом вы могли сами убедиться во время вашей столь интенсивной агитации среди делегаций. Я считал, что он тесно связан с пролетариатом, хотя и улавливал в его отношениях к рабочим некоторую сдержанность, нечто вроде желания “держаться на расстоянии”. Со времени появления его брошюры у меня возникли сомнения на его счёт. Я опасаюсь, что в нём живёт большая склонность к самокопанию, самолюбованию, что в нём что-то от литературного тщеславия. Критика “мартовского выступления” была необходима. Что же дал Пауль Леви? Он жестоко искромсал партию. Он не только даёт очень одностороннюю критику, преувеличенную, даже злобную, он ничего не даёт, что
Последние фразы Ленина я должна была пропустить без возражений, но я энергично протестовала против других суждений Ленина.
“Пауль Леви не тщеславный, самодовольный литератор, — сказала я. — Он не честолюбивый политический карьерист. Несчастьем было для него то, что он столь молодым перенял руководство партией. После убийства Розы, Карла и Лео [6] он должен был взять на себя это руководство, хотя нередко и противился этому. Это факт. Если в отношении к нашим товарищам он не вносит особой теплоты и остаётся одиноким, то я всё-таки убеждена, что он всеми фибрами своего существа связан с партией и с рабочими. Злополучное “мартовское выступление” потрясло его до глубины души. Он был твердо убеждён, что оно легкомысленно поставило II.” карту существование партии и разрушило то, за что Карл, Роза и Лео и многие другие отдали свою жизнь. Он рыдал, буквально рыдал от боли при мысли, что партия погибла. Он считал возможным спасти её только при условии применения самых острых средств. Он писал свою брошюру в таком же настроении, в каком находился легендарный римлянин, добровольно бросившийся в разверзшуюся бездну в надежде ценой своей жизни спасти отечество. Намерения Пауля Леви были самые чистые, самые бескорыстные. Он хотел излечить, а не разрушать”.
6
Имеется в виду Лео Иогихес (Тышко) деятель польского и германского рабочего движения.'27.
— По этому поводу я с вами спорить не хочу, — возразил Ленин. Вы лучший защитник Леви, чем он сам. Но вы ведь знаете: в политике имеет значение не намерение, а результат. У вас, немцев, ведь есть поговорка, гласящая, что “дорога в ад вымощена благими намерениями”. Конгресс осудит Пауля Леви и будет суров в отношении к нему. Это неизбежно. Однако Леви будет осуждён только за нарушение дисциплины, а не за основную политическую точку зрения; на которой он стоит. Да и как это было бы возможно в такой момент, когда эта точка зрения признаётся правильной! Таким образом, Паулю Леви широко открыт путь для того, чтобы вернуться в наши ряды. Лишь бы он сам не загородил себе дороги. Его политическая судьба находится в его руках. Он должен в качестве дисциплинированного коммуниста подчиниться постановлению конгресса и на некоторое время исчезнуть из политической жизни. Конечно, это будет ему очень горько. Я ему сочувствую, и мне искренне жаль его. Поверьте мне. Но избавить его от жестокого испытания я не могу.
Леви должен взять на себя это искупление. Это будет для него временем усиленных занятий и спокойного углубления в себя. Он молод годами и недавно в партии. В его теоретическом образовании имеется много пробелов, в области политической экономии он ещё в приготовительном классе марксизма. После более углублённых занятий он вернётся к нам с твёрдыми принципами в качестве лучшего, более принципиального партийного вождя. Мы не должны утерять Леви как ради него самого, так и ради дела. У нас нет избытка талантов, и мы должны дорожить тем, что имеем. И если ваша характеристика Пауля Леви правильна, то окончательный разрыв с революционным авангардом пролетариата причинит ему неизлечимые раны. Переговорите вы с ним по-дружески, помогите ему увидеть вещи в том виде, как они есть, с общей точки зрения, а не с точки зрения личной его “правоты”. Я вас в этом отношении поддержу. Если Леви подчинится дисциплине и поведёт себя правильно, — он может, например, сотрудничать без подписи в партийной прессе, может выпустить несколько хороших брошюр и т. д., то по истечении трёх или четырёх месяцев я в открытом письме потребую его реабилитации. Ему предстоит выдержать боевое крещение. Будем надеяться, что он его выдержит.
Я вздохнула. В душу мою закралось обдавшее меня холодом ощущение, что я стою перед чем-то неотразимым, последствия чего нельзя вперёд угадать.
“Дорогой товарищ Ленин, — сказала я, — делайте, что можете! У вас, у русских, руки свободны для того, чтобы наносить удары. Ваши объятия быстро раскрываются для того, чтобы прижать к сердцу. Из вашей партийной истории мне известно, что у вас проклятия и благословения следуют друг за другом, как быстро проходящий ветер в степи. У нас же, “людей Запада”, кровь более тяжёлая. На нас лежит бремя тех исторических наслоений, о которых говорит Маркс. Прошу вас ещё раз горячо: сделайте всё возможное, чтобы мы не потеряли Леви”.
Ленин ответил:
— Будьте спокойны, я сдержу данное вам обещание. Лишь бы сам Леви продержался.
Ленин схватил свою простую, несколько поношенную кепку с козырьком и ушёл от меня спокойным и энергичным шагом.
“Оппозиционеры” из германской делегации тт. Мальцан, Нейман, Франкен и Мюллер вполне естественно испытывали горячее желание встретиться с Лениным, чтобы на основании своего опыта осветить перед ним характер и последствия “мартовского выступления”. Тов. Франкен был делегирован из Рейнской провинции, трое остальных были работниками профсоюзов. Они справедливо придавали большое значение тому, чтобы ознакомить вождя Коминтерна с настроением обширных кругов, проникнутых классовым сознанием и вполне революционно настроенных пролетариев, а также тому, чтобы высказать ему свои собственные взгляды по поводу “теории наступления” и той тактики, которойой следует держаться. Само собою разумеется, им также очень хотелось лично услышать от Ленина его мнение по воросам, которые их занимали. Ленин отнёсся к желанию товарищей, как к чему-то “само собой разумеющемуся”. Был назначен день и час, когда он должен был встретиться с ними у меня. Товарищи пришли несколько раньше него, так как мы должны были сговориться относительно нашего участия в дебатах.
Ленин отличался большой аккуратностью. Почти минута в минуту, как было условлено, он вошёл в комнату, по своему обыкновению просто, едва замеченный горячо спорившими товарищами.
— Здравствуйте, товарищи!
Он пожал всем руку и сел между нами для того, чтобы тотчас же принять участие в разговорах. Мне всё это было знакомо, и мне казалось само собою понятным, что каждый из товарищей должен знать Ленина в лицо. Поэтому мне не пришло в голову представить им его. После того как прошло минут десять в общей беседе, один из них отвёл меня в сторону и тихонько спросил:
“Скажите, товарищ Клара, кто же, собственно, этот товарищ?”
“Как, разве вы его не узнали? Ведь это Ленин”.
“Нет, вот тебе и раз, сказал мой друг, я полагал, что в качестве большого барина он заставит нас ждать. Самый рядовой товарищ не может держать себя проще! Надо видеть, как наш бывший товарищ Герман Мюллер торжественно носит в рейхстаге фалды своего сюртука, с тех пор как он однажды побывал рейхсканцлером”.
Мне казалось, что “товарищи из оппозиции” и Ленин экзаменовали друг друга. Ленин больше старался, невидимому, прислушиваться, сравнивать, констатировать и ориентироваться вместо того, чтобы самому “произносить передовицы”, хотя он, вообще говоря, мнения своего не скрывал. Он без устали задавал вопросы и с напряжённым вниманием следил за рассуждениями товарищей, часто требуя объяснения или дополнительных данных. Он сильно подчёркивал важность планомерной, организованной работы среди широких трудящихся масс и необходимость жёсткой дисциплины и централизации. Ленин позже заявил мне, что эта встреча произвела на него хорошее впечатление.
— Что за славные ребята, эти немецкие пролетарии склада Мальцана и его товарищей! Я готов допустить, что на каком-нибудь базаре радикального вранья они не сумеют глотать горящую паклю. Я не знаю, годятся ли они как ударный отряд. Но в одном я твердо уверен, это в том, что именно такие люди, как они, образуют широкие, сплочённые отряды революционных пролетариев, что они являются основной, главной силой, которая на своих плечах выносит всю тяжесть работы в производстве и в профсоюзах. Такие элементы мы должны собирать и привести в действие. Они связывают нас с массами.
Одно воспоминание не политического характера. Когда Ленин заходил ко мне, то это было настоящим праздником для всех в доме, начиная с красноармейцев, которые стояли у входа, до девочки, прислуживавшей в кухне, до делегатов Ближнего и Дальнего Востока, которые, как и я, проживали на этой огромной даче: этот бывший особняк одного богатого фабриканта революция передала в собственность Московской Коммуны.
“Владимир Ильич пришёл!” От одного к другому передавалось это известие, все сторожили его, сбегались в большую переднюю или собирались у ворот, чтобы приветствовать его. Их лица озарялись искренней радостью, когда он проходил мимо, здороваясь и улыбаясь своей доброй улыбкой, обмениваясь с тем или другим парой слов. Не было и тени принуждённости, не говоря уже о подобострастии, с одной стороны, и ни малейшего следа снисходительности или же погони за эффектом, с другой. Красноармейцы, рабочие, служащие, делегаты на конгресс из Дагестана, Персии совместно с прославленными благодаря Паулю Леви “туркестанцами” в их фантастических костюмах все они любили Ленина, как одного из своих, и он чувствовал себя своим человеком среди них. Сердечное, братское чувство роднило их всех.