Воспоминания о Штейнере
Шрифт:
ТАК он говорил!
И — кто ТАК говорил?
Еще — штрих.
Однажды он сказал, но где, когда — не помню: истины, взятые им в еще [еще в] робком звуке, — придет время (и не так оно далеко) — будут раскрыты; ведь то, что он дает, — не есть "КИВОТ ЗАВЕТА", а весла… к отплытию: весла — нам в руки.
Плыть будем — мы.
Но к этим словам, как комментарий, нечто прибавлялось "старшими": со слов доктора к ним.
В скором времени заговорит в мире одно высокое воплощение начальника Иессейского братства, побитого камнями незадолго до Иисуса; именно: Иисус Бен — Пандиры; того, кого теософы смешивают с Иисусом из Назареи.
Признак, по которому воплощение
Он — то и поведет "исходящих" — дальше.
Но ведь и мы должны уметь его расслышать: для этого мы должны взять в свои руки "Пятое Евангелие", чтобы оно не лежало в "гробе" под формою переплета из "ПИИТИК", "РЕТОРИК" и "ГИЕРАТИК", которыми мы отпихиваем тему.
Как брать? Как говорить?
А хотя бы только "гносеологически".
Удивительно, что за 15 лет не увидали: тезисы "Пятого Евангелия", действуя на сердца, одновременно выточены [выточены с] "железною логикой", — учение о фантоме впечатано ныне: во все научные теории с одной стороны; во все антропософские тезисы доктора; и — связано с его истинно христианским взятием идеи кармы.
Надо только ПОНЯТЬ.
Такова — логика.
И это же учение о фантоме — единственно возможное объяснение эмпирики переживаний, высвобождаемого из рассудочной души самосознания, которое в своей автономии — не душа, а дух "САМ".
Надо только ПЕРЕЖИТЬ.
Такова — Эмпирика.
Подлинное, глубинное пересечение Штейнера "мыслителя" и Штейнера "учителя" — в Штейнере — христианине.
Кучино, 29 года, 4 января [(12 дней)].
Вместо послесловия
Я не мыслил себе никаких "послесловий" к скромным наброскам "воспоминаний", здесь данным. Но судьба вписала страницу этого послесловия; судьба — смерть доктора Карла Унгера.
В главе "Ученики Рудольфа Штейнера" я летуче коснулся и деятельности покойного; знай я, что мой небрежный силуэт в миге написания совпадает с его преждевременной смертью, и, стало быть, он — надгробный, я, разумеется, посвятил бы деятельности покойного (для нас — "живого, вечной жизнью" и с нами невидимо присутствующего!) не такие слова. И, разумеется, я не сделал бы этой оговорки, если бы я написал главку об Унгере, скажем, в прошлом году.
Но в силу судеб по точному расчету я начал писать о докторе Карле Унгере в ночь с 28–29 декабря, приблизительно через час после его трагической смерти, а кончил главку 31-го января, приблизительно в день его похорон [418] ; и — стало быть: моя главка, без моего ведома оказалась некрологом. Оговариваюсь: она — не некролог; доктора Унгера я видел здравствующим (он был полон энергии, внутренней молодости), как бы отдыхающим, чтобы в будущем вступить в свою роль и вывести А. О. из тупиков, которые оно в себе самом настроило; в этом смысле я и поминал его в контексте строк: "Во Францию два гренадера"; гренадеры, т. е. борцы за импульс антропософии — Унгер и Бауэр.
418
cf. note 98. L'indication est erron'ee: Cari Unger tomba sous les balles le 4 janvier 1929. L'assassin fut un parano"iaque, auteur depuis plusieurs ann'ees de lettres difa — matoires dirig'ees contre l'anthroposophie et contre Unger lui — m^eme.
Но доктор Карл Унгер УЖЕ ВСТУПИЛ В СВОЮ РОЛЬ: НЕВИДИМОГО ПОМОЩНИКА; и в этом смысле водителя; кто вживался в смысл слова "карма", тот знает уже, что мы, становясь на путь, строим свою судьбу; кто знал невидимого "живого" в его физической маске, тот твердо знал: перед ним человек "пути" в наиболее внутреннем смысле; стало быть, человек, которого "карма" созревает для внутренних действий в ускоренном темпе; и выявляется "тайное" личности, становясь явным.
"Тайное" личности доктора Унгера (и я это высказал в главке, ему посвященной), виделось мне в подготовлении стратегической победы над Ариманом (косностью мира сего); и оттого его тактика была тактикой Барклая, подготовляющего отступлением победу будущему Кутузову; и я подчеркивал, как меня поражали в покойном сквозь маску сухости, трезвости, медлительности, расчета, — юношеский пыл, сердце, новизна идей и борьба за истинно — сущее зерно молодости (отсюда и нереагирование на гром молодости на духовных старичках); невыявленный пыл личностью Карла Унгера выявился в карме его; и вскрылся нам аспект этого ИНДИВИДУУМА; аспект — им поволенный мученический венец; "убиенный" Карл Унгер в ответ на антропософские толки о том, что он вышел из моды, кармой своей, кармой ученика внутреннего пути, — ответил на эти толки, взяв венец мученика; не спроста рука одержимого бесами наметила именно его; мы знаем роль одержимых; и знаем "руки", сознательно убирающие то, что им лежит поперек дороги; выстрелы в Унгера — выстрелы из "сознательного далека", как и пожар Гетеанума, как, может быть… но — молчу…
Тяжбу о том, кто же Унгер, решил черт выстрелом указав на… Унгера; линии пуль, — линии "чертова пальца": ВОТ КОГО Я СНИМАЮ С РАБОТЫ!
Какой ритмический жест!
Но — "черт" ошибся: "И КОГДА ОН СНЯЛ ПЯТУЮ ПЕЧАТЬ, Я УВИДЕЛ ПОД ЖЕРТВЕННИКОМ ДУШИ УБИЕННЫХ ЗА СЛОВО БОЖИЕ И ЗА СВИДЕТЕЛЬСТВО, КОТОРОЕ ОНИ ИМЕЛИ" (Откровение, гл.6, ст.9).
"И СКАЗАНО ИМ, ЧТОБЫ ОНИ УСПОКОИЛИСЬ ЕЩЕ НА МАЛОЕ ВРЕМЯ". И еще: "ЭТО ТЕ, КОТОРЫЕ ПРИШЛИ ОТ ВЕЛИКОЙ СКОРБИ; ОНИ ОМЫЛИ ОДЕЖДЫ СВОИ, И УБЕЛИЛИ ОДЕЖДЫ СВОИ КРОВЬЮ АГНЦА" (Откровение Иоанна).
Неужели у людей с запечатанными глазами, хулившими и хулящими импульс антропософии, Штейнера, за то, что этот импульс идет от зла и мира сего, не открылись глаза на действие "сего мира", в результате чего — трагическая кончина Рудольфа Штейнера, пожар Гетеанума, сожженного "сим миром", убийство Унгера. Говорю это по адресу всех этих якобы гласящих от культуры духа, культуры духа Бердяевых, Булгаковых, Форш, Метнеров, социал — демократов, интеллигентов, снобов, материалистов, мистиков, теософов, пасторов, православных, попов, декадентов, Дессуаров, Лейзегангов и прочая, прочая, прочая (им же имя легион!), слова которых горячи, поступки же лишь теплы, — т. е. [те], о которых сказано: "О, если бы ты был холоден, или горяч… Ибо ты говоришь: я богат…; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг" (гл. З, ст. 17).
К сожалению, слова эти не относимы лишь к."внешним" врагам антропософии, но и к… "внутренним"; не в антропософском ли обществе убиенный, т. е. отмеченный Божиим венцом, как очистительная жертва за грехи "Общества", — не в нем ли особенно была популярна линия видеть "непопулярность" Унгера в отношении к "модам" сегодняшнего дня? И не ужасная ли карма для общества в том, что человек, наиболее чистый, благородный, не могущий выносить припахов дурной "мистики", дешевого "оккультизма", антропософских "средних веков" с их гниловатыми утопиями о "крестовых походах", ученик "философии свободы", сам философ свободы, самый СВЕТСКИЙ, самый "трезвый" из всех нас, был убит рукой сумасшедшего антропософа [419] (как никак!), которому приснилось, что доктор Унгер [Карл Унгер] насылает на него… порчу (!!!).
419
L'assassin ne fut nullement anthroposophe: Bi'elyi est tout livr'e `a son indignation qu'il lie subjectivement aux critiques `a rencontre de certains anthroposo — phes.
Знакомая линия, — знакомая мне на протяжении 20 лет. Двадцать лет от времени до времени возникает передо мной заболевающий антропософ, в котором вопреки всем громам и напоминаниям Штейнера вскрывается гнилотворный процесс "мистической" болезни от восприятия антропософии шиворот — навыворот; со сколькими "больными", одержимыми приходилось мне говорить, — с экс — антропософами, или с кандидатами на них в силу убожества восприятия ими импульса антропософии: Минцлова, д-р Гош [420] , Эллис, Польман — Мой, Форш; и — сколькие? По плодам узнаем [узнаете] их.
420
cf. note 157.