Воспоминания о Тарасе Шевченко

Сборник

На этот раз я ограничусь по преимуществу сведениями, сообщенными мне Сошенком, с

которым поэт, по его собственным словам, находился до смерти «в самых искренних,

братских отношениях ». (Сошенко знал Тараса в лучшую пору его поэтической

деятельности; поэт живо еще помнил тогда свое детство: в памяти его были еще слишком

свежи впечатления недавнего прошедшего. Но, к сожалению, Шевченков приятель, у

которого и своего горя было довольно, многое перезабыл

из слышанного).

С самого раннего детства жизнь встретила бедного ребенка неприветливо, сурово.

Матери он почти не помнил. На седьмом году лишился отца и остался на руках мачехи

вместе с двумя сестрами: Яриной и другой — слепою. Здесь впервые он испытал много

горя. В самом нежном возрасте лишенный любви и материнских ласк мальчик привык

сосредоточиваться в себе самом, дичился людей и встречал недоверчиво всякое приветливое

обхождение с ним родных и соседей. Мачеха, невзлюбившая Тараса за его скрытный и

упрямый нрав, чтоб он не был на глазах, поручала ему летом пасти телят и свиней в

окрестностях Кирилловки и Тарасовки. Поля, окружающие эти села, представляют не

совсем ровную местность: степная даль заслоняется высокими могилами, которых вообще

довольно много в Звенигородском уезде.

Високії ті могили

Стоять та сумують...

С ломтем сухого хлеба мальчик проводил целые дни в поле. Любимым его местом для

отдыха в сильную жару была одна из таких могил. Он часто сидел под нею и бессознательно

смотрел вдаль. Известно, как эти первые впечатления детства отозвались у поэта в период

его зрелости, в его лучших произведениях:

49

Кругом його степ, як море

Широке, синіє;

За могилою могила,

А там — тілько мріє... /52/

К Тарасовке прилегает живописный пруд, поросший осокою и окаймленный стройными

тополями. Проезжая с Сошенком еще в 1849 году мимо этого пруда, мы невольно

вспомнили превосходную балладу про тополю — лиху долю:

По діброві вітер віє,

Гуляє по полю;

Край дороги гне тополю

До самого долу. .

и другую балладу — «Утоплена», в которой так поразительно хорошо передан

таинственный разговор ветра с осокою:

Прокинеться — тихесенько

В осоки нитае:

«Хто се, хто се по сім боці

Чеше косу? хто се?

Хто се, хто се по тім боці

Рве на собі коси?..»

Очевидно, краски для этих стихотворений заимствованы поэтом из родной местности.

Сестра Ярина передала нам один характерный факт из того же темного периода жизни

Тарасовой. У квартиранта-солдата украдено два с полтиною ассигнациями. Тот, разумеется,

наделал страшного шуму, чуть не разогнал всех из хаты. На кого тут взвалить вину?

Конечно, на сироту-горемыку. Избегая наказания, по одному лишь подозрению мачехи,

мальчик ушел со двора и скрылся в далеком огороде, в кустах калины. Там он просидел

четверо суток. Сестра Ярина, боясь за участь брата, тщательно скрывала от домашних его

убежище и украдкой носила ему есть, причем развлекала его разными игрушками. Тарас

устроил себе в кустах калины шалаш, проделал около него дорожки и усыпал их песком;

нарисовав на дереве род мишени, он упражнялся стрельбою в цель из бузиновой пуколки.

На пятый день убежище Тараса было открыто. Его взяли на допрос. Главным следователем

по этому делу был родной дядя Тарасов Павло, по словам Ярины, «великий катюга».

Истязание продолжалось около трех дней. Не выдержав пытки, мальчик, и то по просьбе

сестры, под розгами сознался наконец в преступлении, не им совершенном. Деньги, как

открылось после, украл сын мачехи, спрятав их в дупле старой вербы. Участие,

принимаемое сестрою в жалкой участи невинно терпевшего мальчика, ее горячая к нему

привязанность и ее собственная горькая доля, объясняют нам ту страстную любовь,

которую питал к ней Тарас до последней минуты своей жизни. Умирая, он просил друзей

своих не забывать сестры Ярины.

К тому же времени или, быть может, немного позднейшему относится путешествие

Тараса с сестрой на богомолье в Лебединский монастырь. Об этом сам поэт рассказывал

Сошенку, который однажды поинтересовался узнать, с какого именно времени он стал

думать об украинской старине? Рассказ этот в точности подтвердила и сама сестра.

Лебединский мужской монастырь обращен теперь в приходскую церковь; в двадцатых же

годах, хотя и считался третьестепенным, но пользовался у народа особенным уважением,

так как с этим святым местом соединялось в памяти народной предание о Колиивщине

50

(1768). Живы были еще в то время старики, расска-/53/зывавшие об этом событии как

очевидцы. В Лебедине освятили свои ножи гайдамаки. Был и между монахами старец

весьма словоохотливый, рассказывавший богомольцам кровавую повесть о том, как

гайдамаки покарали своих притеснителей. В толпе богомольцев, окружавших рассказчика,

никто не заметил тогда босоногого хлопчика, с жадностью пожиравшего слова монаха. По

сознанию самого поэта, с этого именно времени заронилась в его душу идея будущих

«Гайдамак».

Давно те минуло, як, мала дитина,