Воспоминания о Тарасе Шевченко
Шрифт:
Лысенкова, нет материалов, которые давали бы основание считать, что Шевченко добивался согласия
Лысенкова на включение в «Кобзарь» 1860 года произведений, проданных ему по контракту 1843 года. Но
остается бесспорным факт, что при жизни поэта Лысенков никаких претензий к нему в связи с внесением
в «Кобзарь» 1860 года произведений, приобретенных в свое время Лысенковым, не предъявлял. /490/
Один близко бывший знакомый автору...—
качестве доверенного лица наследников Шевченко, составил в
97
1866 году договор с петербургским книгоиздателем Д. Е. Кожанчиковым (1819 — 1877) о новом
издании «Кобзаря» (вышел в свет в следующем, 1867 г.). В связи с этим изданием Лысенков публично
заявил о своих правах на значительную часть произведений Шевченко. Считая издание Кожанчикова
контрафактным, он подал 6 июня
1867 года в Петербургский окружной суд иск с требованием от Кожанчикова возмещения причиненных
ему «убытков». Процесс этот переходил в ряд других судебных инстанций, подробно освещался в газете
«Судебный вестник» (1867. — 10 дек.; 1869. — 6 и 7 марта), но Лысенков так его и не выиграл. В том же
1867 году он выпустил два собственных издания произведений Шевченко. Одно из них под названием
«Чигиринский Кобзарь на малороссийском наречии. Тар. Григ. Шевченко. С портретом автора, картинкою
кобзаря и двумя виньетками» являлось простым воспроизведением «Чигиринского Кобзаря» 1844 года; во
втором, под тем же названием, параллельно с украинским текстом, был дан русский перевод,
осуществленный О. Лепко. Последнее издание имело еще одно титульное название, которое относилось к
русскому тексту: «Чигиринский торбанист-певец. Тар. Григ. Шевченко. С портретом автора, картинкою
торбаниста и двумя виньетками».
В. В. Ковалев
ВОСПОМИНАНИЯ О Т. Г. ШЕВЧЕНКО
В 1844 году я поступил в Академию художеств; тогда же Тарас Григорьевич за
исполненную им программу «Мальчик с собачкою» получил звание художника. Я, подобно
многим нашим землякам, стремящимся к художественному образованию, приехал в столицу
с ничтожными денежными средствами. В таком положении обыкновенно сближаешься с
подобными же себе товарищами и устраиваешь жизнь свою сообща, как можно проще, и
вот, сойдясь с такими же тремя юношами — Карпом, Гудовским и Роговым, — мы заняли в
доме Бема на Васильевском острове в 1-й линии весьма скромное помещение, состоящее из
одной проходной комнаты с перегородкой. За перегородкой жили мы четверо, а налево, не
доходя до перегородки, вела дверь в другую
Это была уютная комнатка с одним окном, убранная заботливой женской рукою кисейными
занавесками. Мы, как новички, только что поступившие в Академию, смотрели на Тараса
Григорьевича с подобострастием; в наших глазах это был уже законченный художник и
притом еще поэт, получивший уже среди малороссов известность. Случалось, что Тарас
Григорьевич, когда, бывало, захочется отвести душу народной песней, выходил к нам за
перегородку, садился на единственный стоявший в комнате деревянный диван и говаривал:
«А нуте, хлопцы, заспиваем!» Карпо брал свою скрипку, Гудовский держал баса — и при
помощи наших молодых тогда голосов песня лилась, и мы забывали нашу тяжелую нужду.
Чаще всего при этом пели песню из сочинений Тараса Григорьевича: «Ой повій, вітре, з
великого лугу, та розвій нашу тугу», эту песню он и сам пел с нами и руководил пением, и
напев к ней был им же сочинен, пели, конечно, без нот. Тарас Григорьевич в то время был в
дружественных отношених с Брюлловым К. П., у которого часто собирались два брата
Кукольника, вечера у них кончались не всегда благополучно. Брюллов наконец не выдержал
и, разойдясь с Кукольниками, впоследствии говаривал: «Черт бы их побрал, я чуть не
сделался через них горьким пьяницей». К тому же времени относятся и шалости Брюллова
карандашом: так, в альбоме Тараса Григорьевича я видел карикатуру, начерченную
Брюлловым, где Тарас Григорьевич изображен с растопыренными пальцами, за ногтями
которых была намазана чернейшая грязь; в том же альбоме было много эскизов друга
Тараса Григорьевича — Штернберга (из Диканьки), необыкновенно талантливого молодого
челове-/100/ка, отправленного за границу для усовершенствования и там, к сожалению,
умершего. Из числа эскизов Тараса Григорьевича в этом альбоме лучшим был «Король
Лир», нарисованный сепией. Энергическая фигура короля была почти в нагом виде, с
98
факелом в руках, в припадке безумия бегущего поджечь свой дворец. В таком положении
мне никогда не случалось видеть «Короля Лира» на сцене при выполнении этой роли
лучшими артистами. Эскиз Тараса Григорьевича производил сильное впечатление и но
эффектному освещению. Тарас Григорьевич готовился его исполнить, но неблагоприятные
обстоятельства тому воспрепятствовали; тут же был эскиз «Мальчик с собачкой», за
исполнение которого он получил звание художника.