Воспоминания Пьера Изместиефф, потомка русского княжеского рода Долгоруких и французского рода Блукет, талантливого шпиона, успешного бизнесмена, любителя и ценителя красивых женщин
Шрифт:
После недели обучения я пошел работать самостоятельно. Никогда не забуду, как колотилось мое сердце, когда я постучал в первую дверь. Моя эмоциональность помогала мне уговаривать людей и даже доводить людей до слез, когда я рассказывал им об ужасных последствиях для детей в случае смерти главы дома или в случае гибели обоих родителей. Результат налицо: в первый день работы я заключил пять контрактов!
На следующий день в наш городок приехал мой начальник с целой командой менеджеров. Он решил, что Chateauneuf-les-Martigues – это «золотая жила» с большой перспективой работы и большим количеством еще незастрахованных жителей. Но он ошибся, за целый день никто из менеджеров не смог никого застраховать. Просто я в первый день использовал все свои личные контакты.
Вскоре с помощью моих знакомых я поступил на дополнительную работу – продавать мебель, постельное белье, утюги и прочие хозяйственные товары, и все в рассрочку. Договоренности по зарплате те же – одни комиссионные. Но теперь, когда дверь открывалась, шансов у меня заключить сделку было гораздо больше. Вторым моим работодателем был Le Geant du Meuble – в переводе «Великан мебели».
С Мари-Терез мы мечтали пожениться. Теперь мои доходы это позволяли, и мы расписались. Родители закатили нам шикарную свадьбу, по полной программе: мэрия, католическая церковь, несмотря на то что я православный, и прием, на который пригласили всех знакомых. Я написал об этом деду и бабушке. Бабушка очень обрадовалась, а дед рассердился, и снова разорвал со мной отношения. Он мечтал об аристократическом союзе для меня и хотел, чтобы я продолжил учебу. Продолжить учебу хотел и я, но пока у меня это не получалось.
Я купил у Пижоля его старенький Citroen в две лошадиные силы, на котором мы поехали в свадебное путешествие на побережье реки Var, около городка Saint Raphael.
Мы сняли неплохую квартирку в Chateauneuf-les-Martigues напротив церкви и стали жить вместе. Жизнь с Мари-Терез оказалась достаточно трудной из-за ее патологической и ничем необоснованной ревности. В общем, каторга. Она ревновала всегда и ко всем. Скандалила со мной даже тогда, когда я без нее навещал ее собственную маму! Мари-Терез, бесподобная и чудесная брюнетка с золотыми глазами, почему-то особенно ревновала к блондинкам. Даже к тем, которых мы видели по телевизору! Дошло до того, что однажды она бросила утюг в Жаклин Уэт, красавицу, ведущую на ТВ-канале, конечно, блондинку и… разбила телевизор! Рождение нашей дочери в ноябре 1966 года, которую мы назвали Натальей в честь моей покойной мамы, ничего не изменило. Ее ревность погубила нашу семейную жизнь.
Наташа еще в роддоме сильно заболела. Врачи не могли понять, что с ней происходит, чуть ли не каждый день менялся диагноз. Нашего ребенка перевозили из одной больницы в другую и через шесть месяцев невероятных мук нам отдали Наташу, сказав, что сделать ничего больше не могут. Заявили, что она на всю жизнь останется инвалидом и будет сильно отставать в развитии!
Прошло еще шесть месяцев и, слава Богу, наш семейный врач, к которому мы возили Наташу каждый месяц, высказал, что у него есть подозрение о причине плохого самочувствия – щитовидная железа. Он устроил нашу дочь на обследование в больницу La Timone в Марселе. Его предположение подтвердилось. Через несколько дней мы получили анализ обследования методом радиоактивного йода. Щитовидная железа ребенка не вырабатывала необходимого для ее развития гормона. Она стала принимать необходимые препараты, и несмотря на потерянный целый год, совершенно нормально пошла в школу, потом получила аттестат зрелости и поступила в университет на факультет английского языка. А не закончила она его и не получила высшего образования только потому, что ленилась.
В моей работе произошли изменения. Я перешел в SOPROC к господину Терзаяну (армянину по происхождению), в качестве коммерческого представителя. Разъезжал на своей машине по шести департаментам, больницам, школам, тюрьмам и прочим заведениям и продавал все необходимое для чистки, мойки и уборки. Получал стабильное жалование, комиссионные и компенсацию за «накрученные» километры. Часто ночевал не дома. Жена сходила с ума, но я любил ее, ее семью и, конечно же, нашу дочь. Я понимал, что ее ревность – это неизлечимая болезнь, и поэтому терпел все ее сцены аж целых 12 лет!
В сентябре 1966 года, после двух лет такой насыщенной рабочей жизни, мне удалось снова поступить в университет в Aix-en-Provence на второй курс экономического факультета. Мне было 22 года, и я вначале комплексовал, что учусь со студентами, которые были на 2–3 года моложе меня. Но Жак Пижоль успокоил меня, очень точно подметив, что через 10 лет никому в голову не придет спрашивать, когда я закончил университет.
Чтобы вернуться к учебе, мне нужно было сначала обеспечить финансовое благополучие семьи. Мари-Терез мне помогала, начала работать и получала приличную зарплату. Я добился двух стипендий и стал работать несколько часов в неделю оператором на компьютере IBM 360/44 в Luminy в Марселе. Устроил меня туда мой хороший приятель Алан Госсе, муж Катрин, женщины редких способностей, сестры Жака Пижоля.
Но основной мой доход был благодаря моему касабланскому опыту. Я создал в Chateauneuf-les-Martigues частную школу, куда ученики приходили после своих занятий. Я их подтягивал по разным предметам, повторял с ними уроки математики и физики, помогал делать домашние задания. Чтобы набрать учеников в свою школу, я напечатал рекламные листки, которые разбросал вместе с братьями Мари-Терез – Дени и Жан-Луи – в почтовые ящики. Результат превзошел мои самые лучшие ожидания. Откликнулись около сорока семейств, и в моей школе появились шестьдесят учеников. Мэрия пожертвовала школе восемь парт, а также была сделана и покрашена черная классная доска. Мы с Мари-Терез переехали на красивую виллу с большим гаражом, который и стал моей частной школой. Ученики были разделены на четыре группы по 15 человек. В день приходили две группы. Занятия у каждой группы проходили полтора часа. Платил каждый из них, при пересчете на сегодняшний день, 10 долларов в месяц.
В университет я ездил на своем старом Citroen. Я не пропускал ни одной лекции, причем даже в мае 68-го года, потому что наш факультет был единственным во всей Франции, который не бастовал весной этого года. Я делал конспекты всех лекций, которые читали нам профессора. У меня отличная зрительная память, и конспекты были необходимы, чтобы хорошо подготовиться к выпускным экзаменам.
Несмотря на двухлетний перерыв, учиться мне было легко. Может быть потому, что с момента прибытия во Францию я ежедневно и с удовольствием читал очень серьезную французскую газету Le Monde. Без проблем перешел на третий курс, успешно сдав экзамены по всем предметам.
Мои сокурсники рассказывали мне про свою интересную студенческую жизнь в Aix-en-Provence. Как они сидели часами в кафешках на Cours Mirabeau – главной улице города. Они устраивали праздники, ходили в театр, и меня всегда приглашали. Но я только изредка мог выбрать время, так как был очень занят. Не было времени даже поухаживать за одной очень интересной однокурсницей.
На третьем курсе наш брак с Мари-Терез испытал серьезный кризис. Однажды, возвратившись домой, застал ее на кухне, пишущую кому-то письмо. Но, увидев меня, она мгновенно остановилась и испуганно спрятала письмо в ящик. Я заметил, как дрожали ее руки, и понял, что она скрывает от меня что-то серьезное. Несмотря на ее отчаянное сопротивление, мне удалось достать письмо, и я начал читать. Мари-Терез с криком куда-то убежала. В письме она признавалась кому-то в любви и сообщала, что беременна от этого неизвестного мне любовника. Почва ушла у меня из-под ног. Через несколько минут влетает ко мне Нене Пелло, ее дядя, брат ее матери Жульет. Мари-Терез убежала к родителям, рассказала им о происшедшем. Они испугались и подумали, что я могу покончить с собой. Признаюсь вам, дорогой читатель, что мысль такая пронеслась, сверкнула в моей голове.
Вскоре пришел Норбер Ляроза, мой приятель, который жил в семье Зубилага. Я немного успокоился. А родители отправили Мари-Терез к тете Франсин в Гренобль. Через неделю я получил от нее первое письмо, где она просила у меня прощения, объясняла, что завела роман с кем-то только потому, что ей нужно было справиться с ее ревностью и хоть как-то уменьшить страдания, которые она испытывала из-за этого. Я простил. Больше ради дочери и ее семьи, чем ради нее самой. Но с этого момента мое отношение к ней становилось все более прохладным.