Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918
Шрифт:
Я начала составлять план действий и тут же обнаружила, что от многих, на чью помощь и поддержку имела право рассчитывать, мне ждать нечего. Все их высокопарные слова были уже произнесены, волнения кончились. Все кончилось. Не зная, откуда теперь может подуть ветер, они спрятались по углам. Я была словно на карантине. Но были и другие, более смелые. Председатель Думы Родзянко был одним из таких. У нас с ним произошел длинный разговор. Во второй половине дня я уехала в Царское Село.
Мой отец ожидал меня в своем кабинете. Он был уставшим и измученным. Мы поцеловались, и, откинувшись назад в своем глубоком кресле, он попросил меня, делая попытку оставаться спокойным, подробно
Здесь я должна вернуться к тому времени, когда мой отец, который уже услышал в ставке о смерти Распутина, узнал от своей жены, встретившей его на вокзале, что Дмитрий – один из участников убийства. Удар был ужасным. Мой отец захотел немедленно поехать к Дмитрию в Петроград, но жена, княгиня Палей, отговорила его, боясь за его здоровье.
Из дома он позвонил Дмитрию с намерением вызвать его в Царское Село. Но брат был уже под арестом, и они решили, что на следующий день мой отец приедет к нему на обед.
В тот же вечер отец попросил аудиенции у императора. После некоторых колебаний его приняли, но всего на несколько минут и только после того, как заставили прождать сорок минут в приемной.
Император был очень краток; по его же словам, он не желал обсуждать это дело.
В следующий полдень отец поехал к Дмитрию и, как только закрыл за собой дверь комнаты Дмитрия, не приближаясь к сыну, задал вопрос, мучивший его:
– Вы можете мне поклясться, что на ваших руках нет крови?
Дмитрий поднял руку, перекрестился перед иконой, висевшей в углу, и ответил:
– Клянусь именем своей матери.
Остальная часть их разговора мне неизвестна.
Двумя днями позже, когда распространился слух о том, что императрица требует военного трибунала как для Дмитрия, так и для Юсупова, они вновь повидались, и Дмитрий дал отцу письмо, которое просил передать императору.
В этом письме Дмитрий писал, что как только начнется судебное разбирательство и начнутся допросы, его спросят о мотивах, которые заставили поднять руку на Распутина. Но так как все они поклялись не давать никаких объяснений, он, Дмитрий, предложил отказаться от ответов на вопросы, а затем застрелиться. Он считал, что таким действием он оправдает себя в глазах императора. Не знаю, дошло ли вообще до монарха это письмо.
Мой отец видел гораздо яснее, чем мы, молодые, серьезность положения. Его отношение к случившемуся было осторожным, лишенным всякого энтузиазма. Он признавал, что Дмитрием и Юсуповым двигали патриотические мотивы, но утверждал, что их поступок был опасным и необдуманным со всех точек зрения. Это деяние, как ему виделось, только углубило пропасть, отделяющую царскую семью от России, и убийство, спланированное Юсуповым, в котором участвовал Дмитрий, пусть даже только номинально, было, по мнению моего отца, и напрасным, и ужасающим.
Он считал, что у Юсупова были достаточные средства, которые позволяли ему выбрать другой, более подходящий способ избавиться от Распутина, и винил Юсупова в том, что тот вовлек Дмитрия в участие в этом деле, которое принесет им такую отвратительную, дурную славу.
К тому же мой отец полагал, что императрица под влиянием своего недавнего горя станет более консервативной и реакционной и будет еще решительнее противиться малейшим уступкам общественному мнению.
Он боялся, что никакой совет не возымеет сейчас никакого действия. Действительно, и она, и император, совершенно отдалившись сейчас ото всех, принимали у себя исключительно приверженцев
Одно время по просьбе некоторых членов семьи мой отец взял на себя ответственность сказать императору, что он думает о сложившейся ситуации, и попытался нарисовать реальную картину, без прикрас. Но император, несмотря на уважение, которое он питал к своему единственному живому дяде и сыну Александра II, был недоверчив. Он продолжал видеть все в другом свете, а именно в том, как это было представлено эгоистичными интриганами, приверженцами Распутина, плетущими интриги при деградирующем дворе. Это было безнадежно.
В тот день был сочельник. Как и в предшествующие годы, для моих еще совсем маленьких единокровных сестер в бальной зале была установлена и украшена прекрасная елка.
Отец прервал нашу горестную беседу и напомнил, что пора подумать о детях – ведь они с таким нетерпением ждали праздника. Мы поднялись наверх в столовую, где моя мачеха в окружении своих детей от первого и второго брака разливала чай.
Странная это была компания. Старшая сестра княгини Палей, Л.В. Головина, и одна из ее дочерей были искренними и фанатичными сторонницами Распутина; в этом же лагере был и старший сын моей мачехи А.Е. Пистолькорс, женатый на сестре мадам Вырубовой. Одна из дочерей княгини Марианна Зарникау, напротив, была очень дружна с Дмитрием и поэтому оказалась в противоположном лагере. И вот всего лишь несколько дней спустя после убийства Распутина все эти люди собрались за одним столом с отцом и сестрой одного из заговорщиков, покушавшихся на его жизнь. Атмосфера была напряженная и мрачная до чрезвычайности. Тщетно моя мачеха предлагала новые темы для разговоров; все были вежливо безразличны. Мои бедные маленькие единокровные сестрички, чувствуя в воздухе далеко не праздничное настроение, с тревогой всматривались в окружавшие их лица. Наконец, чтобы положить конец этой тягостной сцене, мой отец встал, чтобы зажечь огни на елке.
На следующий день я пошла проведать свою тетю, великую княгиню Марию. Умная, полная энергии и инициативы, она не пользовалась благосклонностью двора, боявшегося ее независимости и довольно острого языка.
В то время она была единственной великой княгиней, которая любила и умела развлекаться. Она собирала вокруг себя не только местную элиту, но и дипломатов и иностранцев, приезжающих в Петроград. Они уважали ее за ум и были очарованы ее обаянием.
В этот раз она приняла меня даже с еще большей, чем обычно, теплотой и с характерной для нее горячностью объявила, что полностью на стороне Дмитрия.
Наказания, по ее словам, были абсолютно несправедливыми и вызвали широкое негодование. Только на одного Дмитрия, наименее виновного из всех, пало единственное значительное наказание. Юсупов был просто сослан в свое имение; другие остались безнаказанными.
Никто из нас теперь не мог проникнуть во дворец, поэтому она предложила, чтобы мы составили семейное ходатайство к императору с просьбой простить Дмитрия или, по крайней мере, смягчить суровый приговор.
Я восприняла это предложение с воодушевлением. Тогда мы и составили черновик, который я должна была показать своему отцу. Но сначала по пути я заехала повидать ее старшего сына великого князя Кирилла. И он, и его жена всегда очень любили Дмитрия. Они с еще большей горячностью выразили свое осуждение действиям двора по отношению к брату. Я возвратилась в Царское Село. Весь день, не обращая внимания на плеврит и сильную лихорадку, я ездила в открытой машине, а погода была очень холодной.